Вадим распахнул окно и взобрался на подоконник. Чёрная бездна внизу одновременно притягивала и пугала.
Жизнь – как таёжная тропа: крутит-вертит, и не угадаешь, куда выведет. Вадим Морозов и представить не мог, что сначала потеряет, а потом вновь обретёт своё счастье.
Жениться он не торопился. Искал родственную душу. Когда в кафе «У Марьи Ивановны» увидел Настю, сердце ёкнуло — вот она. Без лишних раздумий подсел, познакомился. Оказалось, они зачитываются одними книгами, обожают «Иронию судьбы» под Новый год, оба катались в детстве на коньках на катке возле завода, мечтали о большой семье.
Всё сложилось, как в сказке. Вот только детей у них не было. Настя обивала пороги клиник, ездила даже к Матроне Московской, но однажды решила — беременна. В больницу не спешила, ждала, чтобы уж наверняка. Когда живот начал округляться, наконец пошла к врачу.
Оказалось, не долгожданный ребёнок, а опухоль. С каждым визитом в онкоцентр Вадим замечал, как в глазах Насти поселялся тот же стеклянный взгляд, что и у других больных — будто она прислушивалась к себе, к своему телу.
Он не отходил от жены ни на шаг. Сначала взял отпуск, потом отгулы, потом участковый врач, сжалившись, выписала ему больничный. Но начальник вызвал на ковёр: либо работа, либо увольнение. Вадим написал заявление.
Он ухаживал за Настей до последнего. Держал её руку, когда та задыхалась, молился, чтобы Бог не разлучал их, взял бы его вместе с ней.
Не помогло. Через три месяца Насти не стало.
После похорон Вадим вернулся в пустую квартиру. Халат жены уже месяц висел на спинке стула, будто ждал хозяйку. В прихожих стояли её угги, висела дублёнка, купленная прошлой зимой по акции. Куда ни глянь — везде Настя. Любимая. Ушедшая.
Вадим прижался к подушке, ещё хранившей её запах, и зарыдал. Потом сбегал в магазин за двумя бутылками «Белого орла». Утром поднялся с тяжёлой головой. Боль, притуплённая алкоголем, вернулась с новой силой. Он вылил остатки водки в раковину. Хотя какая разница? Без Насти жить не хотелось.
Днём ещё как-то отвлекался, но ночи были невыносимы. Однажды, стоя у окна, он смотрел на ночной Екатеринбург. Что его здесь держит? Квартира? Да хоть сгинь она пропадом. Ни работы, ни жены, ни детей. Вадим распахнул окно и влез на подоконник. Чёрный асфальт внизу манил и пугал. Четвёртый этаж — не так высоко. А если не убьётся, а останется калекой?
В дверь позвонили. На секунду он замер, глядя вниз, потом спрыгнул и пошёл открывать. На пороге — баба Катя, соседка.
— Тоже бессонница замучила? Думала, проведаю — жив ли. У тебя тихо как… Окно открыто? Небось дурное в голову полезло? — Она всматривалась в его лицо.
— Да так, проветриваю, — буркнул он.
— Смотри у меня! Прыгнешь — и Настю больше не увидишь. Самовольничать — грех тяжкий. На том свете вас и рядом не поставят.
— Да ладно, баб Кать, всё нормально.
Еле проводив её, Вадим передумал прыгать. Вспомнил, что самоубийц даже отпевать не станут.
Не спал всю ночь. А утром наскоро собрал вещи и взял фото, где они с Настей улыбались в последний раз. Деньги кончились — всё ушло на лечение. Взгляд наткнулся на халат. Вадим отвернулся и вышел.
— Куда путь держишь? — баба Катя заметила сумку.
— К маме. А то сопьюсь тут.
— Правильно. Надолго?
— Не знаю. За квартирой присмотрите. — Он протянул ключи.
Долго сидел в машине, потом рванул по трассе. Промелькнула мысль — отпустить руль… Но могли пострадать люди.
Проехал триста километров на одном дыхании. Впервые за месяцы почувствовал лёгкость. Родной Чебаркуль встретил весенней грязью. Он забыл, как здесь в распутицу.
Мать выскочила на крыльцо.
— Вадик! Да как же так — без предупреждения!
Он обнял её, и слёзы хлынули снова.
Вечером заметил свет у соседей.
— Мам, кто там? Тётя Галя вроде как померла?
— Да Лера с детьми. Развелась. Муж её в тюрьму упёкся — то ли за карты, то ли ещё что. Сын у неё пятилетний, да ещё Степка прибился — сбежал от алкашей-родителей. В школу не ходит, бумаг нет. Боится, что в опеке пронюхают.
Ночью не спал. Вспоминал Настю… и Леру, первую любовь. В одиннадцатом классе она выбрала Витьку с параллельного.
Через пару дней увидел Леру во дворе. Сердце не дрогнуло.
А потом ночью его разбудил тревожный свет.
— Горим! — мать ворвалась в комнату.
Он выскочил в чём был. Люди бежали к дому с вёдрами. Лера стояла в ночнушке, прижимая к груди сына. Рядом жался Степка.
— Идите к нам, — Вадим увёл их.
Мать накинула Лере халат, засуетилась с чаем.
— Как загорелось-то?
— Не знаю. Проснулась от дыма, еле детей вытащила…
— Живите у нас, — сказал Вадим. — Потом в мою квартиру переедем. Степку оформим как твоего.
Они поселились у матери, пока пожарные разбирались. Потом Вадим повёз Леру с детьми в город.
Когда открыл дверь, квартира ожила от топота и смеха.
— Вы в большой комнате, я в маленькой, — сказал он.
— Неудобно… — замялась Лера.
— Да ладно. Я сам сюда не хотел возвращаться.
Он убрал Настин халат в шкаф.
— Ну, обживайтесь. Ключ у бабы Кати оставлю.
— Рано ты жене замену нашёл, — язвительно заметила соседка.
— Не ваше дело.
Вечером на кухне Лера вдруг сказала:
— Я тебя люблю.
Вадим вздохнул. Жизнь шла дальше. Но это уже другая история…
