Он выставил меня за дверь, обвинив в болезни ребёнка: «Ты не мать, а проклятие»
— Ты чего наделала?! Это из-за тебя малыш заболел! Уматывай отсюда! Быстро! Чтобы духу твоего здесь не было! — орал он, и в его голосе не было ни капли сомнений. Только злость и ненависть.
Так Игорь поставил жирную точку. Не в споре — в нашей семье.
Он был уверен: всё, что случилось с нашим Алёшкой, — моя вина. Жар, сопешки, детские слёзы — якобы всё из-за моей «халатности». Мол, я никчёмная мать, не доглядела, «как всегда». И переубедить его было нереально. Он не слушал. Не хотел слушать.
Я прижалась к стене в прихожей, пока он носился по квартире, хлопал дверьми шкафов, в ярости перекладывал детские вещи. В соседней комнате лежал наш сынок — весь в жару, сонный, ослабленный. Я не спала всю ночь, поила его, сбивала температуру, не отходила ни на шаг. А теперь — «убирайся».
Когда Игорь уложил Алёшку, он подошёл ко мне. Лицо — как каменное. Взгляд — ледяной.
— Ты чего ещё тут торчишь? Я сказал — вали. Забудь про ребёнка. Ему такая мать не нужна. И чтобы я тебя больше не видел.
Я не орала. Не спорила. Только шептала, что люблю сына, что готова исправляться, стать лучше. Умоляла его остановиться. Но он даже не слушал.
— Ты только мешаешь. Ты ему только портишь жизнь, Ленка, — бросил он, будто ножом резанул. — Всё мне уже ясно.
Он собрал мой рюкзак. Молча распахнул дверь. И показал на выход.
Не помню, как оказалась на улице. В глазах всё плыло. Было холодно, руки тряслись, а в голове стучало одно: «Я оставила сына… Меня вычеркнули из его жизни».
Игорь не взял трубку на следующий день. И через неделю — тоже. Он везде меня заблокировал.
Я писала ему, звонила его матери, умоляла разрешить хотя бы увидеть сына. Но в ответ — тишина. Будто меня и не существовало.
Я — мать. Я носила этого малыша под сердцем девять месяцев. Я рожала его в муках, пела ему колыбельные, не спала ночами, качала на руках, когда у него резались зубки.
А теперь — я «пустое место».
Игорь решил, что может просто взять и лишить меня ребёнка. Без суда, без опеки. Просто потому что ему показалось, будто детские сопли — это моя вина.
Хотя я и правда ни в чём не виновата. Обычная осень, вечные сквозняки, садик, где все дети кашляют. Но для него это стало лишь поводом. Поводом добить. Окончательно уничтожить.
Не знаю, чем всё закончится. Но я не опущу руки. Найду способ. Через суд, через годы — но я верну своего сына.
Потому что я — мать. А матерью не назначают на время. Это — навсегда. Даже если твоё «навсегда» теперь — по ту сторону закрытой двери…
