Он любил, но не её
Анна Петровна стояла у окна пятиэтажки в спальном районе Перми и наблюдала, как её муж Дмитрий разговаривает с соседкой Светланой. Опять. Они стояли у старенькой “Лады”, и Светлана, размахивая руками, что-то оживлённо рассказывала. Дмитрий кивал, улыбался, иногда смеялся.
Анна отошла от окна, чтобы её не увидели. В груди шевельнулось не ревность, а что-то другое — тяжёлое, окончательное.
— Мам, а где папа? — спросила дочь Лиза, заглядывая в кухню. — Обещал помочь с географией.
— Во дворе, — ответила Анна, стараясь говорить ровно. — Скоро придёт.
Лиза кивнула и убежала. Анна включила чайник “Беседа”, достала баночку с “Юбилейным” печеньем. Руки двигались автоматически, а мысли были далеко.
Когда Дмитрий вошёл, на его лице была та самая улыбка — лёгкая, счастливая. Такая бывала только после разговоров со Светланой.
— Привет, — бросил он, проходя на кухню. — Чаю есть?
— Кипячу, — Анна достала чашку с медведями. — Долго с Светланой разговаривали?
— Да нет. Про работу рассказывала. Её в агентство недвижимости взяли. В сорок-то лет!
Голос Дмитрия звенел гордостью, будто это его личное достижение. Анна молча размешивала в чае сгущёнку.
— А должность какая?
— Менеджером. У неё же опыт, образование. Вообще молодец, после развода не сломалась.
Светлана. Соседка снизу, переехавшая полгода назад. Стройная, стильная, без детей. Всё то, чем Анна была когда-то, до декрета, до кухонных хлопот.
— Лиза ждёт с уроками, — напомнила Анна.
— Ага, сейчас.
Дмитрий допил чай и ушёл. Анна осталась одна. На дне чашки плавали чаинки. Бабушка когда-то учила её гадать, но будущее Анне было и так ясно.
Дмитрий влюбился. В соседку, а не в жену. Может, сам ещё не понял этого, но Анна видела всё — новые рубашки, частые бритьё, долгие разговоры у подъезда.
Когда-то так он смотрел на неё.
— Мам, а почему ты не работаешь? — Лиза вернулась с учебником. — У тебя же диплом есть.
— Работала, пока ты маленькая была. Потом дома сидела.
— А не скучно?
Анна задумалась. После рождения Лизы она втянулась в быт — готовка, уборка, родительские собрания. Дмитрий зарабатывал неплохо, нужды не было.
— Нормально, — ответила она.
— А тётя Света говорит, женщина должна быть самостоятельной. Что нельзя в семье растворяться.
Анна вздрогнула.
— Когда она тебе это говорила?
— Вчера у лифта. Мы разговорились… Она классная, правда? В Европе была, всё знает.
— Да, — Анна поставила чашку в раковину. — Классная.
Вечером, когда Лиза делала уроки, они с Дмитрием сидели в зале. Он листал новости на телефоне, она — журнал “Лиза”. Тишина висела тяжёлая.
— Дима, нам нужно поговорить, — наконец сказала Анна.
— О чём?
— О нас. О том, что происходит.
— Да всё нормально.
Анна смотрела, как он отводит глаза. Дима знал. Но признаваться не хотел.
В выходные они с Лизой пошли в “Колизей” за покупками. В “Золотой грации” дочь вдруг сказала:
— Мам, а купи себе что-нибудь яркое. Не эти серые кофты.
— А что?
— Ну, как у тёти Светы. У неё же всё красивое.
Анна примерила красное платье и вдруг увидела в зеркале другую себя — ту, что давно забыла.
Дома Дима заметил обновку:
— Ничего. А повод?
— Просто так.
Никаких “ты прекрасна”, никакого восхищения. Только вежливая формальность.
На работе в турфирме (куда Анна устроилась менеджером) было шумно. Коллеги смеялись, клиенты спрашивали про Турцию и Сочи. И было хорошо — своё дело, свои деньги.
Однажды вечером Светлана встретила её у подъезда:
— Анна, мне нужно поговорить.
В квартире соседки пахло “Сафари” — тем самым одеколоном Дмитрия.
— Мы с Димой… — Светлана смотрела в окно. — У нас чувства.
— Я знаю.
— Он не решается вам сказать. Боится.
— Понятно.
Анна вышла на улицу. Шёл мелкий дождь, как в тот день, когда они с Димой познакомились у кафе “Сказка”.
Дома Дима упаковывал вещи.
— Прости, — только и сказал он.
— Ничего.
Лиза плакала в комнате. Анна обняла её:
— Ничего. Мы справимся.
Через месяц Анна сняла кольцо и положила в шкатулку. Не со злостью — с благодарностью за Лизу, за годы, за опыт.
Когда весной зацвели одуванчики, она впервые за долгое время засмеялась просто так. Лиза смеялась рядом. И этого было достаточно.
Иногда любовь уходит. Но жизнь продолжается.
