— Женщина, вам плохо? — сочувственный мужской голос вырвал её из оцепенения. Она подняла на незнакомца заплаканные, ничего не видящие глаза и… разрыдалась! Громко, не стесняясь прохожих, которые в замешательстве расступались в стороны.
Ольга уже не помнила, когда в последний раз спала больше пяти часов. Её день начинался до рассвета и заканчивался далеко за полночь. Уборка огромной квартиры, готовка на троих (муж, сын, лежачий свёкор), стирка, глажка… А вечером — вторая смена: мытьё полов в бизнес-центре. На себя времени не оставалось — совсем.
Так вышло не сразу, а как-то незаметно. Сначала свекровь, жившая этажом ниже, стала чаще «заглядывать на чаёк», оставляя после себя гору грязной посуды и бесценные указания. Потом муж решил, что домашние хлопоты — исключительно женская забота.
Сын, давно выросший, тоже быстро усвоил правила игры. Даже на подработке начальник не стеснялся нагружать её обязанностями болеющих коллег, прозрачно намекая: «Не нравится — за дверью очередь». Ольга молча кивала и делала.
Когда-то, ещё до замужества, она была отличным кондитером. Её торты вызывали восторг. Но бесконечные семейные проблемы, болезнь свёкра, вечная нехватка денег заставили забыть о любимом деле и пойти туда, где хоть что-то платили за тяжёлую, неблагодарную работу.
Дочь давно выросла, вышла замуж и уехала за границу — помощи от неё ждать не приходилось, да Ольга и не жаловалась, лишь тихо радовалась её счастью издалека.
Усталость стала её вторым именем. Каждый вечер она буквально падала на кровать, проваливаясь в тяжёлый, без сновидений сон, чтобы через несколько часов начать это безумие снова. Годы такой жизни не прошли бесследно.
Она давно перестала ухаживать за собой. Лишний вес, который муж насмешливо называл «медвежьим», тусклые волосы, стянутые в узел, старый халат и вечно уставшее, затравленное лицо.
Ольга давно махнула на себя рукой, забыв, когда в последний раз покупала что-то красивое, а не просто практичное. Муж Дмитрий к этому моменту не просто потерял интерес — он смотрел на неё с плохо скрываемым отвращением.
Его замечания становились всё унизительнее, и тот недавний язвительный намёк про «олимпийского медведя» был лишь одним из многих. Он всё чаще пропадал по вечерам, возвращаясь под утро с пустым взглядом и предательским запахом чужих духов.
Дополняла картину свекровь. Её ядовитое шипение и жалобы сыну на «никудышную невестку» стали ежедневным испытанием. Проходя мимо лавки, Ольга физически чувствовала на себе её цепкий, осуждающий взгляд и слышала обрывки сплетен с соседками.
Было тошно и противно, но сил спорить или бороться уже не оставалось. С каждым днём Ольга всё острее ощущала себя не женщиной, не человеком, а просто невидимой функцией — беззвучной машиной для обслуживания чужих нужд.
— Оль, ты на себя посмотри! — в ужасе воскликнула как-то школьная подруга при случайной встрече. — Да брось ты их всех, займись собой!
— Не могу, Лена. Семья — это главное, — пробормотала Ольга, отводя взгляд. Но слова подруги попали прямо в сердце.
Развязка наступила внезапно и страшно. Переутомление дало о себе знать — измученная до предела, Ольга заснула в автобусе, проехала лишние остановки. Вышла в незнакомом районе и пошла к метро через оживлённую улицу с летними верандами кафе.
И вдруг замерла. За одним из столиков сидел её Дмитрий. Он сиял, как начищенный самовар, и нежно обнимал за плечи ухоженную блондинку, чьё платье, наверное, стоило как три её зарплаты.
Мир вокруг Ольги поблёк, стал свинцово-серым. Ледяной обруч сжал грудь, в ушах зазвенело… Собрав последние силы, она подошла.
— Дмитрий?
Он обернулся. На его лице мелькнуло что-то похожее на испуг, но тут же сменилось досадой. Блондинка презрительно оглядела Ольгу с ног до головы.
— Дорогой, кто это? — капризно протянула она.
И тут Дмитрий, глядя куда-то мимо Ольги, выдавил:
— А, это… Да так, никто. Просто с работы.
«С работы». Не жена, не мать его ребёнка, а просто «с работы». Он опозорил её. Постыдился перед этой нарисованной куклой. Это было хуже пощёчины. Боль, обида, унижение, ненужное самопожертвование, никем не замеченные жертвы ради семьи… — всё, что копилось годами, — обрушилось на неё в один миг.
Она развернулась и пошла, не различая дороги, шатаясь, как пьяная. Мир вокруг затуманился, замедлился… В груди сжимало так, будто камень упал прямо на сердце. В голове гудело одно и то же: «С работы… с работы…»
— Женщина, вам плохо? — заботливый мужской голос внезапно вырвал её из ступора. Она подняла заплаканные, ничего не видящие глаза на незнакомца — и разрыдалась. Громко, без тени стыда перед прохожими, которые с опаской обходили её стороною. Она плакала не из-за измены. Она оплакивала свою разорённую жизнь, разрушенные мечты, саму себя — ту Ольгу, которой больше не существовало.
Домой вернулась, как во сне. Молча прошла мимо шипящей свекрови. Открыла дверь своим ключом.
— Мам, ты мои синие носки постирала? В шкаф положила? — донёсся из комнаты голос 25-летнего сына. Он даже не спросил, почему она так поздно пришла и отчего у неё опухшие глаза.
Завибрировал телефон. Звонил начальник.
— Оль, Смирнова опять на больничном! Завтра с утра — в офис, тут завал!
— Я не приду, — едва слышно ответила Ольга.
— Что?! Ты в себе?! Я тебя уво… — она нажала «отбой» и сунула телефон в карман старенькой куртки.
Без единого слова собрала небольшую сумку с самым необходимым и вышла из квартиры, которая давно перестала быть домом. Направилась к маме. Первые две недели телефон не умолкал — звонили муж, сын, начальник. Но Ольга молчала. Она поняла: им нужна не она, а её функции — приготовить, убрать, подменить.
Она часами сидела
