Я не должен был быть у воды в тот день. Всего лишь короткий перерыв в смене кафе на причале. Схватил бутерброд и вышел на пирс, надеясь на тишину. Вдруг услышал — характерное ворчание вертолета, режущего небо. Появился ниоткуда, низко и быстро.
Люди тыкали пальцами, снимали на телефоны, шептались. Я застыл. Чувствовал… что-то неладное.
И тут я увидел пса.
Огромную черно-белую овчарку смешанной породы в неоновом спасательном жилете. Стояла у открытой двери вертолета так спокойно и уверенно, будто делала это всю жизнь. Готовая.
Экипаж кричал что-то, перекрывая шум винтов, указывая на Волгу.
Я проследил за их жестами — и заметил в воде человека. Лишь мелькающую голову, едва различимую издалека. С берега помочь было невозможно.
Пес прыгнул.
Чистый, отработанный прыжок прямо из машины. Он нырнул, исчез под водой на мгновение, а затем мощно загребая лапами, ринулся вперед.
Очнулся, лишь когда уже стоял на перилах, сердце колотилось. Что-то не давало покоя внутри.
И тогда я его узнал.
Человек, барахтавшийся в воде, почти без сознания, промокший и вялый, — был в той самой ветровке, что я укладывал в сумку этим утром.
Это был мой брат. Кузьма.
И вдруг я вспомнил вчерашний вечер.
“Я больше не могу, Артем,” — бросил он перед тем, как хлопнуть дверью. “У всех жизнь налажена, а у меня нет.”
Я думал, он уехал прочистить голову. Может, переночевать в машине, как бывало. Но он не вернулся.
Не мог предположить, что он пойдет к реке. Он терпеть не мог холодную воду. Боялся глубины.
Пес был уже почти у цели, мощные мышцы резали волны целеустремленно. За ним плыл спасатель в гидрокостюме, на страховке. Но пес добрался первым.
Он мягко схватил Кузьму за куртку — словно делал это много раз. И Кузьма… не сопротивлялся. Его тело обмякло.
На берегу кричали. Спасатель вызвал на “трешке” носилки. Фельдшеры пробивались сквозь толпу. Я, словно на ватных ногах, спустился вниз и побрел вперед.
Вытащили Кузьму. Бледный, едва дышащий. Губы синие. Фельдшер начал непрямой массаж сердца, другой что-то вколол в руку. Не мог подойти ближе, но увидел, как шевельнулись его пальцы.
Пес — промокший и тяжело дышащий — сидел у носилок. Смотрел. Ждал.
Я присел рядом.
“Спасибо тебе,” — прошептал я, не зная, понимает ли.
Он лизнул мое запястье. Аккуратно и осознанно. Как будто понимал.
Кузьму погрузили в “скорую”. Один из медиков успел сказать, в какую больницу везут. Я был уже в своей старой “десятке”, когда он договорил.
В больнице ожидание тянулось вечно.
Завибрировал телефон — сообщения. Не отвечал ни на одно. Смотрел на двери в реанимацию.
Наконец вышла медсестра. “Он очнулся,” — сказала. “Еще заторможенный, но спросил тебя.”
Зашел в палату. Кузьма выглядел хрупким. Кислородная трубка. Пикающие мониторы. Он взглянул на меня, и в глазах заплескалась вина.
“Я не хотел так далеко заходить,” — прошептал он. “Думал просто… поплыву немного. Очищу мысли.”
Я кивнул, хотя знал правду. Доплыть так далеко он не смог бы. Он и сам знал. Но не стал спорить.
“Ты меня до смерти напугал, Кузьма,” — тихо сказал я.
Он моргнул. “Тот пес… он меня спас.”
“Да,” — ответил я. — “Совершенно верно.”
Следующие дни слились в туман. Кузьма оставался под наблюдением. Я почти не отходил. Мама прилетела из Новосибирска. Сказали, оступился на прогулке у реки.
Кузьма не спорил. Почти не говорил.
Через три дня я снова увидел пса.
Шел за кофе больничным с утра, заметил его — привязанного к стойке возле фургончика с эмблемой телеканала. Та же черно-белая шерсть. Тот же яркий жилет. Но сейчас он выглядел… беспокойным. Будто не хотел ждать.
Его хозяйка вышла следом. Высокая женщина с короткой седой стрижкой, в куртке с нашивкой “Служба спасения”. В руках кофе. Увидев меня, улыбнулась.
“Видели спасение?” — спросила.
Кивнул. “Это был мой брат.”
В тот вечер, глядя, как Володя гладит Весто по голове, а верный пес заглядывает ему в глаза с полным пониманием, я вдруг ясно осознал: спасение приходит не только с неба в кризисный час, но и каждый день тихим напоминанием о ценности жизни через верность того, кто однажды уже даровал второй шанс.