— Света! Светик, что за безумие?! — голос Владимира дрожал. — Ты же знаешь мои чувства! Зачем так мучить?
— Не надо сцен! — Светлана отвернулась к окну. — Решено. Михаил Иванович — порядочный человек, положение устойчивое, будем жить достойно.
— А любовь? Наши чувства? Неужели это пыль?
Она сжала кулаки до боли. Конечно, не пыль. Но мама в больнице после второго инфаркта, лечение требовало миллионов рублей — сумм, с которыми они с Володей не справились бы и за век.
— Было прекрасно, но жизнь — не малина, — выдохнула она холодно.
Владимир шагнул, руку протянул, но не коснулся.
— Светка… Помнишь озеро Чёрное? Лёд-то проломился? Даром ты меня вытащил, клятвами насмерть стояли…
— Хватит! — резко обернулась она. — Прошлое — выброси!
Он смотрел, будто видел впервые. Кивнул медленно.
— Понял. Что ж… — Снял с вешалки ветровку. — Счастья, Светлана Петровна.
Ушёл неслышно. Она плакала лишь когда шаги затихли.
Михаил Иванович и правда был порядочен. Пятидесятилетний вдовец, глава крупной фирмы, предлагал брак — и стабильность. Когда мама слегла, именно он оплатил клинику и лекарства, попросив взамен только «да» у загса.
— Ты яркая, умная, — повторял он за ужином. — А мне спутница нужна. Бока в ботинке найдём.
Светлана кивала, чувствуя себя дефицитной колбасой. Но выбора не было. Мама поправлялась — врачи обещали нормальную жизнь при условии дорогых таблеток и врачей.
Свадьба — скромно, в кругу родни. Муж стал предупредительным: любви не требовал, довольствуясь вежливой благодарностью. Она искренне старалась быть достойной женой.
Владимира не встречала три месяца. Наткнулась в районной поликлинике у терапевта.
— Как поживаешь? — спросил он вежливо, будто сосед.
— Нормально. Ты?
— Работа многовато. — Похудевший, загорелый, в новом костюме. Она сдержалась спросить о деньгах.
— Мама как? — Он всегда был к ней привязан, как к родной.
— Крепчает, слава богу.
— Привет передай.
Подвешенные секунды. Всплыло вдруг Чёрное озеро зимой: семнадцать лет, гололедица, её дерзкий выезд на тонкий лёд. Тихий хруст — и Володя, ползущий по животу! Как он сцепился с ледяной водой, как держал, пока её не вытащил, как укутывал своей дублёнкой…
— Я тебя не брошу! Никогда! — шептал он тогда, растирая её руки. И клятва дана — любить до смерти.
— Ладно, мне пора, — вернул он её к казённым стенам.
Она ещё час стояла в коридоре с бумажкой от врача.
С Михаилом Ивановичем жизнь текла ровно. Он выстроил маме дом в коттеджном под Рязанью, сиделку нанял, Светлану в свою фирму устроил руковедом. Зарплата приличная, а внутри — грош цена.
— Ты туча сегодня, — заметил муж за борщом.
— Утомилась.
— На дачу съездим в выходные? Баньку протопим?
Он был внимателен. Замечал перепады настроения, баловал подарками. Многие девушки её место мечтали занять.
— Съездим, хорошо.
Дача роскошная — баня, газон. Она смотрела в небо, он газету читал.
— А помнишь, Свет, Смирнова? Того самого Володю? — вдруг спросил.
Вздрогнула.
— Помню. Ну?
— Газета пишет — бизнес поднял. Коттеджными посёлками занялся. Говорят, шустро идёт. — Показал фото: Владимир на фоне стройки, улыбается уверенно.
— Хорошо за него, — равнодушно пробормотала.
— Да, молоток парень. Жаль, тогда кошельком не потянул против меня, — улыбнулся муж.
Без злости. Почти сожаление.
— О чём это?
— Размышляю — кабы обстоятельства иначе…
Михаил Иванович не был глуп. Он точно знал причины брака.
— Мы обстоятельства ваяем сами, — парировала Светлана.
— Тоже правда.
Последующее молчание. Она думала о Владимире-упертыше: без капитала, но с упорством до железности.
— Михаил Иванович, вопрос личный?
— Валяй.
— Ты жалеешь о браке?
Муж газету отложил.
— Нет. А ты?
Автоматичное «нет» застряло в горле.
— Не знаю правды, — выдохнула честно.
— Ясно. — Газета снова привлекла внимание.
Ночью не спалось. Всплывало озеро, клятвы, как вдребезги они рассыпались перед рублём. Мама здорова, дом построен, денежный вопрос решён. Но что-то внутри застыло насмерть в день её выбора.
На следующей неделе муж улетел по делам в Питер. Светла
И вот спустя годы, вглядываясь в заиндевевшее окно своей одинокой квартиры, Марина вдруг отчетливо разглядела давнюю надпись, оставленную их юными руками на том самом льду: “Навек!”, и только теперь поняла, что слово это не согревает душу, а холодом вечной утраты пронизывает её осиротевшее сердце.