Он ушёл — и стал роднее
— Не надо мне нравоучений! — голос Надежды сорвался на едкий тон, она застыла посреди комнаты со сжатыми кулаками. — Тридцать лет рядом с тобой! Тридцать! А ты? Вечно молчишь как партизан!
Владимир медленно отвел взгляд от газеты, взглянул на супругу. Седые пряди взъерошились, лицо багровело. Он понял — новая буря неизбежна.
— Наденька, успокойся. Давай мирно поговорим.
— Мирно?! — она всплеснула руками. — Когда ты со мной мирно говорил? Когда спрашивал про дела, про душу? А? Отвечай!
Владимир сложил газету, бережно отложил на столик. Поднялся, шагнул к окну. За стеклом октябрьская морось, клен медленно сбрасывал желтые листья.
— Ты права, — проговорил он тихо. — Я редко слово вымолвлю.
— Редко?! — Надежда едва не задохнулась. — Ты вообще замолчал! Придешь с работы — ужин в тишине, уставишься в экран. Рассказываю про соседку Любу, как внук ее в университет поступил — ты хмыкнешь. Скажу, хочу на дачу, помидоры снять — твое «делай, что вздумается». Я женщина живая или мебели часть?
Владимир развернулся. В глазах Надежды блеснули слезы, но она упрямо сжала губы.
— Прости, — выдохнул он. — Не думал, что для тебя важно.
— Не думал! — она горько всхлипнула. — Володя, а что обо мне думаешь? Кухарка? Прачка? Иль привычка, как твои стоптанные тапки?
Он хотел ответить, но Надежда уже круто обернулась и вышла.
— Знаешь что? Молчи. Ясно всё без слов.
Дверь захлопнулась. Владимир остался один в гостиной, слушал, как жена громко стучит посудой на кухне. Потом и там стихло.
Вновь сел в кресло, взял газету, но читать не мог — буквы расплывались. Надежда была права — отдалился он. Когда началось? После материной кончины? Или когда стал начальником цеха, работа закружила?
Владимир вспомнил их встречу. Надюшка служила в книжном, он зашел за монографией по электронике. Улыбнулась так светло, что он забыл зачем. Стоял, очарованный, пока она не спросила: «Помочь?»
— Что-нибудь увлекательное, — пробормотал он тогда. — Посоветуешь?
— А что предпочитаешь? — переспросила она.
— Да все. Технику, детективы, классика.
Надежда подала томик Бунина.
— Вот, попробуй. Про любовь. Красиво.
Владимир купил, но не Бунина читал, а о девушке с ясным взором думал. Назавтра снова пришел.
— Понравилось? — Надюшка оживилась.
— Очень. А еще что?
Так неделя прошла. Книги покупал, темы для разговоров искал. Наконец осмелился позвать в кино.
— Рязанова новый фильм, — выпалил. — Не желаешь посмотреть?
Она рассмеялась.
— А я думала — не решишься.
Через год поженились. Помнит первую квартиру — крохотную однушку на окраине Екатеринбурга. Надюшка вешала занавески, он полки прилаживал. Вечерами на кухне за самоваром чай пили, о завтрашнем дне мечтали.
— Хочу двоих, — говорила Надежда. — Сына и дочь.
— А я дом с садом, — отзывался Владимир. — Чтоб ты розы лелеяла, а я в гараже над машиной копался.
— И чтоб не ссорились, — добавляла она.
— Никогда, — соглашался он, целуя ее в макушку.
Но дети не вышли. Врачи разводили руками, успокаивали: бывает такое, живите слаженно. Надюшка ночами плакала, думала — муж не слышит. А он слышал и помочь слов не находил. Постепенно умолкли об этом. И разговоров вообще убавилось.
Владимир продвигался по службе, Надежда перешла в школьную библиотеку. Купили трешку, потом дачу под Питером. Она цветами сад украшала, он в гараже возился. Но реже делились мыслями.
Теперь, в пустой тишине, Владимир осознал — вина обоюдна. Он ушел в себя, а Надежда не сумела его разговорить. Вот и плоды — через три десятка лет чужаком стал в родном доме.
Утром Надежда была холодна. Подала завтрак молча, отвечала односложно. Владимир попытался:
— Надюш, съездим в выходные на дачу? Подмогу с цветами.
— Не надо, — отрезала она. — Сама управлюсь.
— А в театр сходить? Говорят, новую постановку дают.
— Занята.
Владимир сдался. Весь день на заводе о жене думал, о семье. Вечером купил букет хризантем — любимые ее. Открыл ключом дверь.
— Надень! Я дома! — крикнул.
Тишина. Вошел в гостиную — записка на столе. Сердце упало. Женин почерк.
«Володя. Уехала к сестре в Киров. Нужно подумать. Не знаю когда вернусь. Надя».
Владимир опу
Они снова пили чай за кухонным столом, и мир за окном казался уже не угрожающим, а просто укрытым лёгким, предрассветным туманом, словно затишье после бури, дарящее им тихую радость вновь обретённого взаимопонимания, когда можно просто смотреть друг на друга, улыбаться и чувствовать, как тёплая струя воды из крана, которой Марина полоскала чашки, смывает остатки вчерашней горечи, оставляя лишь чистоту нового утра.
