Он ушёл — и стал роднее
— Хватит нравоучений! — Людмила стояла посреди зала, стиснув пальцы. — Тридцать лет вместе, тридцать! А ты? Вечно нем, как намёрзший сом!
Владимир медленно оторвался от газеты. Седина растрепана, лицо багровое от злости. Он знал — назревает буря.
— Люся, успокойся. Поговорим спокойно.
— Спокойно?! — она вскинула руки. — Да когда ты в последний раз говорил? Интересовался, как дела, что на душе? Отвечай же!
Владимир сложил газету, положил на стол. Подошёл к окну. За стеклом — осенняя морось, клен ронял жёлтые листья.
— Ты права, — тихо сказал он. — Действительно мало говорю.
— Мало?! — Людмила едва не задохнулась. — Ты вообще молчишь! Придёшь с работы, поужинаешь в тишине, уставишься в телевизор. Рассказываю про соседку Галину, внук её в МАИ поступил — ты: «Хм, ладно». Говорю, помидоры на даче собрать — ты: «Как хочешь». Я для тебя живая? Или вещь?
Владимир повернулся. В глазах Людмилы блестели слёзы, но она не плакала.
— Извини, — выдохнул он. — Не думал, что для тебя так важно.
— Не думал! — она горько рассмеялась. — Володя, да ты вообще обо мне думаешь? Кухарка? Прачка? Или как тапки эти твои — привык?
Он хотел ответить, но Людмила уже вышла, хлопнув дверью.
— Знаешь, не надо. И так всё ясно.
Дверь захлопнулась. Владимир остался один, слушая, как жена грохочет посудой на кухне. Потом затихло и там.
Сел в кресло, взял газету, но буквы плыли. Люся права — он отгородился. Когда началось? После маминой смерти? Или когда стал мастером цеха, утонув в работе?
Вспомнил знакомство. Люда работала в книжном, он зашёл за справочником по электротехнике. Её улыбка ослепила, он забыл, зачем пришёл. Стоял, пока она не спросила: нужна помощь?
— Дайте чего интересного, — сказал он тогда.
— Что предпочитаете? — спросила она.
— Всё. Техничку, детективы, классику.
Она протянула ему Пушкина.
— Попробуйте. «Повести Белкина». Прекрасный слог.
Владимир купил книгу, но думал не о строках, а о девушке с добрым взглядом. Назавтра снова пришёл.
— Понравилось? — спросила Люда.
— Очень. Что ещё посоветуете?
Так прошла неделя. Покупал книги, искал поводы поговорить. Наконец осмелился позвать в кино.
— Новую комедию Рязанова показывают, — сказал он. — Сходим?
Людмила рассмеялась.
— Думала, так и не решитесь.
Через год поженились. Помнил их первую однушку на окраине. Люда вешала занавески, он прибивал полки. Вечерами пили чай на кухне, мечтали.
— Хочу двоих детей, — говорила Людмила. — Сына и дочку.
— А я дом с садом, — отвечал Владимир. — Цветы ты сажай, а я в гараже ковыряться буду.
— И чтоб не ругались, — добавляла она.
— Никогда, — соглашался он, целуя её в лоб.
Но дети не получались. Врачи разводили руками: бывает, живите для себя. Люда плакала ночами, думала — он не слышит. А он слышал, да не знал, как утешить. Постепенно перестали говорить об этом. И вообще говорили всё реже.
Владимир рос по службе, Люда перешла в школьную библиотеку. Купили трёшку, потом дачу. Люда сажала цветы, он возился с машиной. Разговоры почти исчезли.
Теперь, сидя в пустом зале, Владимир понял — виноваты оба. Он замкнулся, Люда не смогла пробить стену молчания. Результат — после тридцати лет чужой в собственном доме.
Утром Людмила была холодна. Подала завтрак молча, отвечала односложно. Владимир попытался заговорить.
— Люсь, съездим в выходные на дачу? Помогу с розами.
— Не надо, — коротко. — Сама.
— Может, в театр? Говорят, «Три сестры» хорошо идут.
— Занято.
Владимир сдался. Думал о жене целый день. Вечером купил букет её любимых астр. Домой, открыл дверь.
— Люся, я пришёл! — крикнул.
Тишина. На столе в зале — записка. Узнал почерк, сердце ёкнуло.
«Володя. Уехала к Светлане в Кострому. Надо подумать
Вместо прошлых тяжёлых недель, теперь с каждым утром за чашкой чая они раскрывали друг другу души, словно молодожёны, вновь обретя утраченный покой и осознав, что истинная близость родеется не от долгих лет под одной крышей, а от желания слышать и делиться самым сокровенным.
