Он ушёл к другой. А через двенадцать лет вернулся и сказал всего несколько слов…
Мы с Дмитрием расписались сразу после института. Казалось, нас ничто не разлучит: юность, мечты, общие цели и любовь, которая тогда казалась нерушимой. Я родила ему двух сыновей — Сашу и Игоря. Теперь они взрослые, у каждого своя жизнь, семья, хлопоты. А когда они были маленькими, я жила ради них. Ради семьи, где всё уже дало трещину, но я упрямо делала вид, что не замечаю.
Дмитрий изменился ещё тогда. Сначала — безобидные переглядывания с молодыми продавщицами в магазине. Потом — телефон, который он начал прятать, уходя в ванную, и выключать на ночь. Я всё понимала, но молчала. Уговаривала себя: ради детей надо терпеть. Что каждый мужчина может оступиться. Что это временно.
Но не прошло.
Когда сыновья выросли и разъехались, дом опустел. И стало ясно: между мной и Дмитрием не осталось ничего, кроме памяти о былом. Я больше не могла врать себе, что терплю ради семьи. И когда в его жизни появилась другая — молодая, яркая, свободная — он просто взял вещи и ушёл. Без криков, без объяснений. Дверь захлопнулась. Наступила тишина.
Я не стала его удерживать. Просто села на кухне и смотрела на остывший чай. Жизнь разделилась на «до» и «после». В «до» было 27 лет брака, поездки в Сочи, ночи у кровати заболевшего ребёнка, ремонт в спальне и споры из-за того, какой сериал смотреть. В «после» — пустота.
Я привыкла. Научилась жить одна. Без обид, без слёз, без страха, что в телефоне мужа — чужие сообщения. Иногда вспоминала, как он ворчал, что я покупаю не ту колбасу, или как спорил про футбол по телевизору. Но постепенно мне стало спокойнее. Моё одиночество теперь было честнее, чем жизнь с человеком, для которого я всегда была «недостаточно».
Дмитрий исчез из моей жизни начисто. Не звонил, не писал. Лишь изредка мелькал в разговорах с детьми. Они навещали его, но мне об этом не рассказывали. Мы, как две чужие тени, жили в одном городе и ни разу не встретились. Двенадцать лет.
А потом он пришёл.
Был обычный вечер. Я готовила ужин. Вдруг — звонок. Открыла… и едва узнала его. Дмитрия будто подменили: ссутулившаяся спина, потухший взгляд, неуверенность в голосе. Он постарел. Посерел. Похудел. И стоял на пороге, молча, словно сам не понимал, зачем пришёл.
— Можно зайти? — наконец сказал он. Голос был знакомым. Но в нём слышалась такая усталость, что у меня дрогнуло сердце.
Я впустила его. Мы молчали. Разговор не клеился. Слов было слишком много, и все — не те. Я налила чаю. Он перебирал ложку в руках. Потом вдруг выдохнул:
— Мне некуда больше идти. Та женщина… Мы не сошлись. Я ушёл. Теперь живу, где придётся. Здоровье шалит. Всё как-то… не сложилось…
Я слушала. И не знала, что сказать.
— Прости, — тихо добавил он. — Я совершил ошибку. Ты была единственной. Понял слишком поздно. Может… стоит попробовать снова? Хотя бы начать заново…
В груди защемило. Передо мной сидел человек, с которым я прожила половину жизни. Отец моих детей. Первый и, по сути, единственный мужчина в моей судьбе. Мы когда-то мечтали о даче под Питером, спорили, в какую школу отдавать Сашу, пережили кризис и свадьбу Игоря.
Но он молчал двенадцать лет. Не поздравил ни с одним днём рождения. Не спросил, как я. А теперь вернулся — потому что ему некуда идти. Потому что остался один.
Я не ответила ему сразу. Тихо сказала:
— Мне нужно время.
С тех пор прошло несколько дней. Он не звонил. А я — думаю. Вспоминаю. Слушаю себя. Моё сердце разбито, но оно бьётся. И оно молчит.
Я не знаю, смогу ли простить. Не знаю, нужно ли мне это — начинать снова. Но я знаю одно: любовь — не всегда спасение. Иногда — это шрам. И прежде чем открыть старую дверь, нужно быть уверенной, что за ней не та же боль, от которой ты когда-то сбежала.
