Он каждый день ждал её, пока не осознал, что она не вернётся.
— Слава, ты уже решил, чем займёшься летом? — Алина присела на край стола, закинула ногу на ногу, сцепив пальцы на коленке, обтянутой узкими джинсами. — Ты меня вообще слушаешь?
— Угу, — Святослав, не отрываясь, смотрел в экран ноутбука.
— Что ты там такое интересное читаешь? — Алина нетерпеливо качнула ногой.
А Слава не верил своим глазам. Вновь и вновь перечитывал сообщение, закусывая губу.
— Ладно, я могу уйти, если я тебе мешаю, — Алина обиженно надула губы. — Мне уйти?
Она потратила утро на подготовку. Тщательно подвела глаза, надела облегающие джинсы и белую футболку с надписью «Не грусти, радуйся!» — именно такую, как он любил. А он даже не взглянул на неё. Алина спрыгнула со стола, прошлась по комнате, отчётливо покачивая бёдрами, остановилась у двери и обернулась. Слава по-прежнему сидел перед ноутбуком, будто ничего вокруг не существовало.
— Я ушла! — В её голосе звучало предупреждение: «Потом пожалеешь!»
Она схватила ручку двери и в последний раз окинула взглядом спину Славы.
— Ну и пожалуйста! — Алина встряхнула длинными русыми волосами и резко вышла, громко хлопнув дверью.
Она медленно спускалась по лестнице общаги, ожидая, что Славка выскочит, догонит, остановит. Потом, сжав губы от отчаяния, почти побежала вниз. Пролетела мимо вахтёра и вырвалась на улицу, где её встретило тёплое, яркое солнце.
Слава даже не заметил, что Алина ушла, что она вообще была здесь. Он снова и снова перечитывал сообщение, вглядывался в улыбающееся лицо на аватарке. Это была она — его мать. Изменившаяся, с едва уловимыми следами былой красоты, которую пыталась подчеркнуть густым макияжем. Но это она. А ему казалось, что он уже забыл её черты…
Пятнадцать лет назад он считал маму самой красивой на свете. Возможно, она и не была идеальной матерью — не ласковой, как мечталось пятилетнему Славику, но он любил её сильно и беззаветно. Её лицо стёрлось из памяти, но тот день, когда он видел её в последний раз, запомнил до мельчайших деталей.
Она стояла перед зеркалом — высокая, стройная, в облегающем голубом платье. Шур-шур — щётка мягко расчёсывала её шелковистые волосы. Мать отбросила их назад, встряхнула головой, положила щётку на тумбочку и посмотрела сверху вниз на поднявшего глаза Славика.
То утро было необычным. Она не подгоняла его, не ворчала, что он копается и они опоздают в садик. Не называла тормозом или лентяем, не нервировала его вечной спешкой. Она не торопилась! И от этого в душе Славика росла тревога.
Он хотел спросить, зачем она так нарядилась, неужели они не идут в садик? Но мать снова повернулась к зеркалу, осмотрела себя, провела ладонями по бокам платья, будто разглаживая невидимые складки.
— Ты готов? — Ему показалось, её голос дрогнул, будто споткнулся.
— Мы идём в садик? — всё же вырвалось у Славика.
— Да. Только в другой.
Он удивлённо посмотрел на мать.
— Так надо, — твёрдо сказала она, пресекая любые вопросы. — Пошли.
И он пошёл, спеша, стараясь не отставать. От того, что она не оглядывалась, не торопила его сердитым взглядом, как раньше, тревога внутри росла. Сегодня всё было не так.
Они долго ехали на машине. Славик видел, как кирпичные многоэтажки сменились деревянными домами, вдоль дороги стояли сине-зелёные остановки.
Машина остановилась перед железными воротами высокого трёхэтажного здания. «Совсем не похоже на садик», — подумал Слава.
Они шли по широкой дорожке к входу, где висела синяя табличка, а не красная, как в его прежнем саду. Славик не умел читать, но даже если бы умел, не понял бы, что это детский дом.
Затем их провели по длинному коридору с запахом молочной каши. «Где же дети?» — хотел спросить он, но тут они вошли в кабинет с бумагами и папками.
— Здравствуй, Святослав Козлов, — пожилая седая женщина внимательно на него посмотрела.
В её взгляде он уловил что-то между жалостью и укором.
— Ну что ж. Думаю, вы успели попрощаться. Идите, — сказала она матери, мельком глянув на неё, и снова уставилась на Славика.
— Пойдём. Познакомлю тебя с ребятами. — Её рука была жёсткой и сухой.
Славик вырвался и бросился в коридор. Там было пусто — мать уже ушла. Лишь в воздухе витал лёгкий след её духов. Самый прекрасный запах на свете… Он бы нашёл её по нему, но та же жёсткая рука снова схватила его и потащила куда-то.
— Мама! Мама! Отпустите! — Он дёргался, вдруг осознав: она его предала. Бросила здесь, в этом чужом доме.
Он дрожал от пустоты и одиночества.
Его не интересовали игрушки, другие дети, с любопытством разглядывавшие его. Весь день он простоял у окна, ожидая, когда на дорожке появится мать.
Он ждал её каждый день, пока лет в десять не понял, что она не вернётся. Её лицо стёрлось из памяти, как и запах духов.
Он хорошо учился. Для неё. Вдруг она всё же придёт — он не хотел её расстраивать. Он единственный из своего детдома поступил в институт. Получил комнату в общаге. Непривычно было делить её всего с одним соседом — в детдоме в спальне стояло шестнадцать коек.
Думая о матери, он всегда вспоминал тот последний день. Как она расчёсывала волосы перед зеркалом, долгую дорогу, свою тоску и панику.
Он не искал её. Зачем? Она бросила его и ни разу не навестила. А сегодня пришло короткое сообщение. И он не мог понять, что чувствует, чувствует ли вообще что-то. Он разглядывал её фото. Волосы, выкрашенные в рыжий, с тёмными корнями. Густо подведённые глаза смотрели в камеру, но не улыбались, хотя ярко наОн закрыл ноутбук и понял, что простить её — единственный способ освободить себя самого.
