Она — моя мать… Но почему её слова режут, как лезвие?
Мне сорок один. Казалось бы, я давно взрослая — есть муж, дети, работа, квартира в Москве. Но внутри всё та же девочка из детства, что смотрела в мамины глаза, надеясь на тёплое слово, на похвалу. Хоть раз. Хоть полуслово. Хоть взгляд, полный гордости. Но нет… И спустя годы эта рана не заживает — боль от материнской отверженности.
У нас три дочери. Я — старшая, Алёна. С малых лет думала, что стану для мамы опорой, её «умницей-красавицей». Ведь я же первая — самая ответственная, самая старательная. Но мама видела иначе. И не скрывала. Средняя, Светлана, была «сложной» — грубила, срывала уроки, хлопала дверьми, но её прощали: «Характер!». А младшая, Катюша, вообще была солнышком. Тихая, безропотная. Мама признавалась, что ночью подходила проверять, дышит ли Катя, такая она была хрупкая. А я? Будто тень.
Нет, я не держу зла на сестёр. У них свои судьбы. Но обида жжёт — не на них, на неё. На маму. Всю жизнь я пыталась заслужить её одобрение. В школе — только пятёрки, даже четвёрки пересдавала. Никогда не вызывали в школу — была идеалом. Не просила кукол «Весна», не падала в истерике в «Детском мире». Просто хотела, чтобы мама сказала: «Молодец».
Но каждый визит к ней в хрущёвку на окраине Питера — одно и то же. «Некрасивая ты у меня», «Всё у тебя через жопу», «Где ж ты такая непутевая родилась?»… Я глотала, твердила: «Она так привыкла», «Устала», «Не умеет иначе». Но когда за плечами — годы маета с детьми, ночные смены в офисе, кредит за ремонт, а в ответ: «Грязь развела», «Суп как помои», «Дети как цыгане», «Квартира — клоповник»… Терпеть уже нет сил.
Когда родила Ваню, мама буквально выгнала меня работать:
— На печи киснешь! Давай, выходи, а то обленишься совсем!
А как вышла — снова упрёки:
— Карьеристка! Бросила ребёнка ради бумажек! Да и на работе-то ты ни на что не годна!
И пошло-поехало. Сравнения. Снова. Катя — душечка. Светка — всех вокруг пальца обвела, живёт припеваючи. А я — будто промах судьбы. Я молчу. Кусаю губы, прячу слёзы. Ведь если скажу хоть слово — услышу: «Вот благодарность! Всё ей не угоди!»
Иногда хочется крикнуть: «Мама, почему? За что?» Но не могу. Страшно. Боюсь, что если выплесну всё — она развернёт— она отвернётся, и тогда я окончательно пойму, что этой ниточки между нами не было никогда.
