Она не была одинокой. Странный сон
То ли утро, то ли ночь за окном медленно клубился снег, дворник Петр в тулупе резал белый покров большой скрипучей лопатой, оставляя замысловатые узоры на асфальте. Подъездная дверь хлопала сама собой то сильно, то тихо, как будто сама решала, кого выпустить на улицу Снежную, а кого запереть навеки в бетонных панелях многоэтажки.
Кот по имени Яшка сидел на подоконнике, вытянув хвост, и смотрел снизу вверх и сверху вниз вокруг всё плыло и вертелось, как в водовороте чёрного чая. В жизни прошлой Яшка, наверное, в каком-то московском банке крутил рубли зелёные, хрустящие лишь мысли о курсах и процентах щёлкали у него в голове, как счёты у бабушки из соседнего подъезда.
Но теперь теперь, в пушистом теле кота, он понял, что самым важным бывает совсем не то, сколько рублей в кармане, а куда тянется тёплая рука и волнообразный свет в чьих-то внимательных глазах. Теперь Яшка знал: сочувственный взгляд и крыша между двумя хрущёвскими стенами вот это дороже любого банкомата.
Он оглянулся. На потертом диване в вязанных носках, закутавшись в клетчатый плед, спала бабушка Аграфена его единственная и главная спасительница. Яшка слез с окна, юркнул к ней, улёгся рядышком, прижавшись боком в пушистом уюте к ее голове. Знал он, что по утрам у бабушки ломит виски, что сны у неё шумные, как ноябрьская вьюга, и хотел добавить немножко кошачьего тепла туда, где отступили даже таблетки из советской аптечки.
Яшечка мой, ну ты и лекарь, пробормотала сквозь дрему Аграфена, ощутив ухо в усах, опять боль снял, да как у тебя это выходит? Спасибо тебе, ну парень!
Кот хмыкнул, вытянул переднюю лапку и сделал круг, будто говорил: “Да мне бы твои беды, я и не такое ещё могу!”
Но тут в прихожей захрипел и заворчал кто-то это старый, как сама лестничная клетка, пес Гюрза. Гюрза был когда-то, как памятник у метро, всегда на месте, всегда настороже. Он с румяной тоской охранял Аграфену, лаял глухо вдруг чужой затесался в их хлипкий быт? Кто знает может, в прежней жизни он был сторожем на складе или сержантом в милиции. Яшка всегда думал: “Гюрза гремит, как медный самовар, зато с ним не скучно!”
– Ай вы мои драгоценные, без вас бы мне не жить, – вздыхала бабушка, похрустывая суставами и поднимаясь с дивана, – сейчас кашу замешаю, да вместе на снег поглядим.
А если уж пенсию через пару дней принесут, купим курочку по акции праздник будет!
Слово «курочка» сотрясло всё вокруг: Яшка начал месить лапами палас, мурча, словно заводная карусель, а Гюрза по-зимнему радостно тяпкнул, ткнувшись мордой в ее ногу.
Ах ты мой умник, слова всё понимаешь, улыбалась старушка, поглаживая кошачье лобишко. А пес, не уступая, всю морду уткнул в колено, подтверждая в доме он тоже кое-что да соображает.
“Эх, вот ведь живая душа, а дом с ними будто ярче, теплее, и сердцу не так пусто,” тихо думала бабушка, усмехаясь своим мыслям.
“А что потом будет Бог весть. Говорят, кто кем после смерти станет всё загадка. Я бы, если можно, кошкой была уютней, спокойней. Собакой точно не смогу, не лай мне по душе, я тихая, незаметная. Может, повезёт окажусь опять в каком-то добром доме.”
Вот старость. Всякие мысли лезут в голову, – рассмеялась она вдруг и махнула рукой.
Яшка в этот момент хитро прищурился: “Смотри-ка, кошкой хочет быть, а не собакой”
Между прочим, Яшка теперь умел читать мысли, во сне это бывало просто, как громко зевнуть.
Вот такие чудеса случаются, когда во сне с тобой кот и пес, а шерстяная реальность качается, будто качели на ветру…Аграфена, отсмеявшись, вдруг почувствовала, как в самый холодный угол её тихой кухни будто пролился свет: на секундочку показалось, что не лампочка тянет жёлтую нить между потолком и столом, а что-то весёлое и большое зажгло огонь где-то глубоко под сердцем.
Был бы кто рядом удивился бы: будто потеплело в панельной клетке, будто женская ладонь стала гладить не только кота, но и собаку, и даже пустое окно, за которым вьюга лепила новые сказочные города. И все смотрели друг на друга: кот на бабушку, бабушка на пса, пёс на занавеску с петухами, и никто не чувствовал больше ни тоски, ни одиночества.
А снег за стеклом падал густо, крупно, словно писал: “Ничего не бойтесь дом у вас есть, а жизнь только начинается.”
В тот миг Аграфена подумала: «Может, сон это когда ты не один, даже если проснулся». А кот Яшка мягко ткнулся носом в её ладонь и, точно спелая груша, с шорохом сорвался первый зимний луч через стекло и лёг им троим на колени.
