Когда-то давно, в славном городе Твери, случилась история, о которой до сих пор шепчутся бабушки на лавочках.
У Пелагеи Соколовой роды начались внезапно — на восьмом месяце, раньше срока. Врачи действовали быстро, и уже к утру на руках у неё лежала крохотная дочурка, такая хрупкая, что едва дышала. Девочку сразу поместили под стеклянный колпак — слишком слаба была. В глазах Пелагеи стояли слёзы, а в душе — страх, от которого не убежишь. Она шептала, гладя холодное стекло: «Выдержи, родная… Мы обязательно уедем домой вместе…»
Дни в больнице текли медленно, как смола. Пелагея почти не спала, подходила к окошку, за которым лежала её кровиночка, молилась, верила. Однажды, выходя из палаты, она услышала разговор двух фельдшериц. Говорили они без жалости — скорее, с усталой досадой.
— Эта, из восьмой палаты… — качнула головой одна. — От груди отказалась. Боится, что грудь обвиснет.
— Красивая, да… Только вот разума маловато, — вздохнула другая.
Пелагея насторожилась. Речь шла о женщине, которая родила мальчика на днях. Та не просто не кормила его — написала официальный отказ. Мол, «материнство — не для неё, хочет пожить для себя».
Мужчина, который приходил в больницу, был тем, кто когда-то разбил сердце Пелагеи. Он подолгу стоял у окошка, смотрел на сына, трогал его крохотную ладошку в перчатках. А потом увидел, как Пелагея качает мальчика, кормит, улыбается ему… В его глазах вспыхнуло нечто большее, чем благодарность — надежда.
Между тем мать ребёнка была занята собой. Новый педикюр, завивка, запись к косметологу да платье на выписку — её мысли крутились вокруг зеркала. Ни крик голодного младенца, ни бессонные ночи её не касались. «Я ещё молода, — говорила она подругам по телефону, — ребёнок мне всю жизнь испортит».
Пелагея приходила к мальчику каждый день. Не забывала и о своей доченьке, молилась, чтобы та окрепла. Но судьба распорядилась иначе… Через несколько дней врач сказал ей страшное: девочка не выжила. Мир для Пелагеи померк. Всё внутри оборвалось.
Она сидела на койке, не в силах ни кричать, ни плакать. Только сжимала себя за плечи, будто пытаясь собрать осколки души. И тут в дверь постучали. Вошёл он — тот самый мужчина. В руках — букет полевых цветов и воздушные шары. Опустился перед ней на колени, протянул руки:
— Поедем домой… вместе.
Пелагея не поняла. Тогда он осторожно вложил ей в руки младенца — того самого мальчика, к которому она успела привязаться. Мужчина решил — усыновляет сына один. Но не один. С Пелагеей. Потому что только она стала для малыша настоящей матерью.
В тот день они вместе покинули больницу. Пелагея — не одна. Рядом был он, рядом был ребёнок. В сердце — горечь утраты и тихий свет надежды.
А та, другая… Варвара, бывшая жена, стояла у окна в нарядном платье. Увидев, как встречают не её, а Пелагею, как цветы и шары достались другой, она побледнела. Сначала не поверила, потом бросилась вдоль коридора с криком:
— Это ещё что?! Где мой муж? Где мой сын?!
На посту её встретила всё та же фельдшерица, что неделями наблюдала её равнодушие.
— Успокойтесь, Варвара Петровна, — сказала она устало. — Всё в порядке. Теперь можете спокойно заниматься собой. У вашего сына теперь есть настоящая мать.
Пелагея с мальчиком исчезли из больницы. Перебрались в Кострому, начали новую жизнь. С чистого листа. С любовью.
А Варвара так и осталась на пороге — с выпиской, с платьем, с безупречным маникюром… и в полном одиночестве.
