Было время, давно уже, когда наша семья переживала трудные дни.
Знаю, что они мои, проговорил он, не поднимая глаз. Но не могу объяснить, отчего так вышло, а связи между нами нет.
Ты только взгляни на неё! Какая красавица! воскликнула я, прижимая к груди тёплый комочек нашей новорождённой доченьки. Анютка лежала в мягком пледе, свернувшись калачиком, тихонько посапывая. Я не могла отвести от неё взгляда. В тот миг весь мир для меня сузился до этого крошечного личика, до её дыхания, до одной-единственной мысли: «Она наша. Она с нами».
Рядом стоял Серёжа. Он смотрел на дочь, но в его взгляде читалось не только умиление, но и что-то другое. Что-то невысказанное, почти испуганное. Он протянул руку, осторожно коснулся пальцем её щёчки.
Похожа на тебя, прошептал он. Но в голосе не было того ликования, которого я ждала. Не было той радости, что должна была переполнять его. Тогда я не придала этому значения. Ну, похожа и что? Главное, что семья наша стала больше, что дочка здорова, что мы теперь родители.
Но годы шли, и когда родилась вторая Оленька, я стала замечать то, на что раньше закрывала глаза. Обе девочки были удивительно похожи друг на друга. Их большие карие глаза, аккуратный носик, высокий лоб, густые тёмные волосы будто срисованные с фотографии моего отца. Казалось, они вышли из одной рамки, где застыл он в детстве. Ни одной черты Серёжи в них не было. Ни его голубых глаз, ни ямочек на щеках, ни даже привычного выражения лица. И это стало проблемой. Больной и неудобной.
Я сидела за кухонным столом, бесцедно помешивая остывший чай. За спиной слышалось ровное дыхание спящих девочек, а напротив, с каким-то странным выражением, сидела свекровь Нина Петровна. Она «просто зашла», как любила говорить. Но я-то знала: без причины она не приходила. Особенно в последние месяцы, когда между нами накапливались недомолвки, холодные взгляды и тяжёлое молчание.
Таня, начала она, подбирая слова так осторожно, будто боялась обжечься, девочки, конечно, красавицы. Но ты уверена, что они от Серёжи? Уж больно вылитый твой отец. Как две капли.
Ложка дрогнула в моей руке, звякнув о блюдце. Я замерла. Эти слова я слышала и раньше в шутках, в намёках, в перешёптываниях за спиной. Но из её уст, от женщины, которая называла меня «доченькой», они прозвучали особенно горько. Как нож в спину.
Нина Петровна, что вы говорите? голос мой дрожал. Конечно, они от Сергея! Разве вы не знаете? Мы их столько ждали, я рожала, он сам забирал их из роддома! Как можно в этом сомневаться?
Она лишь пожала плечами, будто говоря: «Всякое бывает». И в этом жесте вся её уверенность в том, что сомнения имеют право на жизнь. Внутри клубилась обида, но ещё сильнее была тревога. Потому что самое страшное было не в её словах. Самое страшное в том, что и муж постепенно отдалялся от наших детей.
Серёж, ты опять не забрал Аню из сада? спросила я, когда он вернулся затемно, почти под утро. Анютка уже спала, Оля дремала на диване. А я, измученная после смены, домашних хлопот и этих вечных переживаний, еле держалась на ногах.
Забыл, прости, равнодушно бросил он, даже не глядя в мою сторону. Дела были.
У тебя всегда дела, не выдержала я. Когда ты в последний раз играл с Олей? Читал Ане сказку?
Он молчал. Долго. А потом, тихо, но так, что каждое слово било по сердцу:
Не тянет меня к ним, Тань. Не знаю почему. Они будто чужие. Я пытаюсь, но не чувствую, что они мои.
Слёзы подступили к горлу. Как можно так говорить о своих дочерях? О тех самых детях, которых он ждал, о которых мечтал? Но я вдруг поняла он говорит искренне. Серёжа действительно хотел дочку, похожую на него. Представлял, как будет с ней играть, как будет гордиться, когда она унаследует его черты. А вместо этого две девочки, словно списанные с моего отца. Будто я их одна родила.
Я рылась в книгах, читала про гены, про наследственность, про доминантные признаки. Оказалось, такое бывает. Иногда ребёнок больше похож на деда, чем на отца. У моего отца были сильные гены карие глаза, тёмные волосы. Девочки взяли их. Но как объяснить это Серёже и его родне, если они уже всё решили?
Предложила сделать тест. Не потому, что сомневалась, а чтобы раз и навсегда закрыть вопрос. Но он отказался.
Верю, что они мои, сказал он, глядя в пол. Просто не чувствую связи.
А ты пробовал? голос мой сорвался. Быть с ними, играть, разговаривать, быть отцом? Или ждёшь, что они сами к тебе потянутся?
Он снова молчал. И в этом молчании я чувствовала, как рушится наша семья.
С роднёй было ещё хуже. Свекровь и золовка вели себя так, будто Аня и Оля им чужие. Заходили редко, а если приходили, то только чтобы отметить, как дети «не в Серёжу». Однажды золовка, смеясь, бросила:
Тань, ты точно не от деда их родила? и захихикала, будто это смешно.
Я не выдержала:
Лена, это уже не шутки. Это мои дети, и они от твоего брата. Если не нравится не приходи.
Она, конечно, обиделась. Но что мне оставалось? Я одна тянула двоих, пока Сергей «не чувствовал связи», а его родня только подли
