Они пришли, когда мы спали
Лидия Семёновна проснулась от странного шума. Тихий скрип половиц в коридоре — будто кто-то осторожно пробирался по квартире. Она прислушалась, сердце заколотилось. Рядом мирно похрапывал муж, Иван Кузьмич даже не шевельнулся.
— Ваня, — прошептала она, толкнув его в бок. — Ваня, ты слышишь?
— М-м? Что случилось? — пробормотал он, не открывая глаз.
— Кто-то ходит по квартире.
Иван Кузьмич неохотно щёлкнул одним глазом, взглянул на светящиеся цифры будильника.
— Лида, три часа ночи. Тебе послышалось.
— Не послышалось! Я ясно слышу шаги!
Муж вздохнул, но всё же прислушался. Действительно, из глубины квартиры доносились тихие звуки: скрип, шорох, лёгкий стук.
— Наверное, кот, — успокоил он жену. — Барсик опять ночью шалит.
— Какой кот, Ваня? Барсик умер четыре года назад, ты что, забыл?
Иван Кузьмич окончательно проснулся. Звуки становились чётче. Кто-то явно передвигался по их квартире, причём уверенно, будто знал каждый угол.
— Может, это Оленька зашла? — предположила Лидия Семёновна. — У неё же ключи есть.
— В такое время? Да она спит, у неё завтра смена.
Дочь жила в соседнем районе, но иногда забегала к родителям, особенно после ссор с мужем. Хотя обычно звонила заранее.
Шаги приближались к спальне. Лидия Семёновна вцепилась в руку мужа.
— Ваня, вдруг это… грабители?
— Тише, — он осторожно поднялся, нащупал тапки. — Я проверю.
— Не ходи! Мало ли что!
— Лида, какие грабители? У нас консьерж, домофон, железная дверь. Да и красть тут нечего.
Он подошёл к двери, прижался ухом. За дверью раздался тихий женский голос, напевающий знакомую мелодию.
— Лида, — позвал он шёпотом. — Иди сюда.
Она подбежала босиком, прислушалась.
— Это же… мамина колыбельная, — прошептала Лидия Семёновна, и голос её задрожал. — Та самая, что она мне пела.
Иван Кузьмич нахмурился. Тёща умерла двенадцать лет назад, но он хорошо помнил эту песенку без слов — её она часто напевала за делами.
— Не может быть.
— Ваня, может, это призрак? — Лидия Семёновна ухватилась за его пижаму. — Может, мама пришла?
— Лида, перестань. Призраков не бывает.
Но и он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Теперь к напеву добавился лёгкий стук — будто кто-то возился с посудой.
— Прямо как мама, — прошептала жена. — Помнишь, как она ночью чай заваривала?
Иван Кузьмич помнил. Матрёна Васильевна страдала бессонницей, особенно под конец жизни. Могла встать в три ночи и начать убираться, напевая эту самую мелодию.
— Мне страшно, — призналась Лидия Семёновна.
— Да брось. Пойдём посмотрим.
Он решительно открыл дверь, выглянул. В коридоре было тихо, только с кухни лился слабый свет — будто там горела лампа над столом.
Они шли по коридору, держась за руки. На пороге кухни Иван Кузьмич замер.
Кухня была пуста. На столе — две чашки, сахарница, ложки. Чайник тихо пыхтел на плите.
— Я не ставила чайник, — растерянно сказала Лидия Семёновна.
— И я не ставил.
Они стояли у двери, не решаясь войти. Чайник вскипел и отключился. В тишине было слышно только их дыхание.
— Может, мы лунатики? — неуверенно предположил Иван Кузьмич. — Встали и сами всё приготовили?
— Вдвоём? Одновременно? Да ты что.
Лидия Семёновна вошла, потрогала чашку. Тёплая.
— Смотри, — она указала на подоконник. — Фиалка зацвела.
На окне стоял старый горшок с фиалкой, которая не цвела два года. Лидия Семёновна уже хотела её выбросить, да не успела. А теперь на ней распустились нежные сиреневые цветы.
— Мама обожала фиалки, — тихо сказала она. — Говорила, они дом счастьем наполняют.
— Лида, может, нам к врачу? — осторожно предложил муж. — А то мы как будто с ума посходили.
— Какое «с ума»? Чайник, чашки, цветы — всё же наяву!
Она села, задумчиво глядя на чай.
— Помнишь, мама говорила, что после смерти будет навещать нас? Шутила: «Буду по ночам приходить, смотреть, как вы живёте».
— Помню. Но это же были шутки, Лида.
— А если нет?
Иван Кузьмич сел рядом, взял её за руку.
— Даже если так — чего бояться? Это же твоя мама. Она нас любила.
Лидия Семёновна кивнула.
— Любила. И всегда переживала за нас.
Они сидели в тишине, глядя на стол. Страх уходил, сменяясь странным спокойствием. Будто в доме действительно появилось что-то родное.
— А помнишь, как она переживала, когда мы из-за гаража поругались? — вдруг сказала Лидия Семёновна.
— Как же. Не разговаривала с нами, пока мы не помирились.
— И как радовалась, когда Оля замуж вышла. Платье сама шила, до последней пуговицы.
— Красивое было платье.
Они вспоминали тёщу, и воспоминания были тёплыми. Матрёна Васильевна была мудрой, доброй, всегда помогала. После её смерти в доме словно потух свет.
— Ваня, давай выпьем этот чай, — предложила жена.
— Давай.
Чай оказался с мятой — точно таким, какой заваривала Матрёна Васильевна.
— Она всегда мяту добавляла, — сказала Лидия Семёновна. — Говорила, нервы успокаивает.
Они пили чай молча. За окном светало.
— Мне кажется, она правда приходила, — наконец сказала Лидия Семёновна. — Проведать нас.
— Может быть, — согласился муж. — А может, нам просто её не хватает.
— Очень не хватает.
Она подошла к фиалке, тронула цветы.
— Давай завтра Олю позовём? — предложил Иван Кузьмич.
— Давай. И щи сварУтром на столе лежала записка с аккуратными строчками: “Пусть в вашем доме всегда будет тепло, мои родные” – и с этого дня в их жизни стало чуточку светлее, словно кто-то невидимый, но очень дорогой, продолжает заботиться о них.
