Сегодня снова думала о сыне и его семье. Мой Артём женился на Алине уже десять лет назад. Втроём с дочкой они ютятся в однокомнатной хрущёвке в Ростове-на-Дону. Семь лет назад взяли участок, начали строить дом — мечтали о просторном жилье. В первый год вообще ничего не делали. На второй поставили забор и фундамент. Потом снова затишье — денег не хватало. Но сын не сдавался, копил по крохам.
За это время успели возвести только первый этаж. Они мечтают о двухэтажном доме, где хватит места и мне. Артём всегда хотел, чтобы мы жили вместе. Первый этаж появился только потому, что Алина уговорила его поменять их двушку на однушку, а разницу вложить в стройку. Теперь же им самим тесно.
Когда они приезжают, все разговоры — только о доме. Какие обои выбрать, как провести электричество, чем утеплять стены. Никто не спросит, как мои дела, как здоровье. Я молча слушаю, но внутри — тревога.
Давно чувствовала, что они метят на мою двухкомнатную квартиру. Однажды сын обронил: «Мама, мы все будем жить вместе, под одной крышей!» Я не выдержала: «Значит, мне продавать свою квартиру?» Они оживились, стали говорить, как будет здорово. Но я взглянула на Алину — и поняла: жить с ней не смогу. Она меня не любит, а я устала делать вид, что не замечаю её колких слов и холодных взглядов.
Но жаль Артёма. Он старается, но стройка тянется годами. Хочу помочь, дать внучке достойный дом. Но тогда задала главный вопрос: «А где буду жить я?» Не в их тесной однушке же и не в недострое без удобств.
Алина тут же выдала: «Мам, тебе же отлично на нашей даче!» Дача у нас под Ростовом — старый домишко без отопления. Летом — ладно, цветы, воздух. Но зимой? Колоть дрова, греться у печки, мыться в тазу, бегать в уличный сортир на морозе? У меня и так здоровье не ахти, я не выдержу.
«В деревнях же живут!» — фыркнула Алина. Ну да, живут, но там есть отопление и вода. А наш домик — сарай с крышей. Но деньги нужны, и я чувствую — меня подталкивают к жертве.
Недавно стала чаще заходить к соседу, Владимиру. Он тоже одинок. Пьём чай, болтаем. И вот на днях услышала, как Алина шепталась с матерью по телефону: «Её можно к Владимиру пристроить, а квартиру продать».
Сердце сжалось. Чего ещё ждать? Я-то знала, что в их «большом доме» мне места не найдётся. Но чтобы так откровенно меня выгонять? Больно. Думаю — может, всё же помочь сыну? Он же мой мальчик. Но страшно: неужели на старости лет останусь без угла, под мостом?
