Неудачная операция
Я не вышел, а буквально вывалился из машины. Три операции за смену — вроде бы ничего особенного, но чувствовал себя так, будто грузил мешки на вокзале весь день. Спину ломило, голова гудела, глаза слипались.
Дома рухнул на диван, не снимая одежды, и провалился в сон. Разбудила назойливая мелодия телефона, словно сверло в виске. Поднялся с трудом — шея затекла, тело будто свинцовое. «Чёрт, я точно заболел», — подумал я, едва разлепив веки.
Телефон умолкал, потом снова звенел. «Надо бы сменить этот звонок». Нехотя достал телефон из кармана.
— Да, — прохрипел я, затем откашлялся. — Да, — повторил уже чётче.
— Женя, я в аэропорту. У меня отец с инфарктом. Подмени, а? Больше некого попросить, — в трубке звучал голос моего коллеги и друга Степана Козлова.
— Я… не в порядке. Температура. Позови Сергея.
— Да ладно тебе. Выпей чаю, таблетки. У Сергея жена, знаешь, как она на сверхурочные реагирует. Иван ещё зелёный. Петрович две смены подряд не потянет — возраст. Я быстро, послезавтра вернусь. Выручишь? Отработаю.
«То есть умри, но помоги», — мелькнуло в голове.
— Ладно, — вздохнул я.
— Что? — переспросил Степан.
— Хорошо, говорю. Всё улажу. Счастливого пути.
— Ты настоящий друг! Я тебе… — начал он, но я уже отключил звонок.
До ночного дежурства ещё было время. Принял душ, побрился, заварил крепкий чай. Немного отпустило. Ехать обратно в больницу, откуда только что вернулся, не хотелось. «Справлюсь. Авось, тихо будет», — подумал я и стал одеваться.
Первые часы в отделении прошли спокойно. Глаза слипались, голова клонилась к столу. Встряхнулся, отогнал дремоту. Ещё кружка чая ненадолго взбодрила.
— Евгений Петрович, — голос будто доносился издалека.
Кто-то тряс меня за плечо.
Я поднял голову. Передо мной стояла медсестра Ольга.
— Там мальчика привезли…
— Сейчас спущусь, — отряхнулся, сгоняя остатки сна.
Плеснул в лицо ледяной водой, закипятил чайник, насыпал в кружку три ложки заварки. Обжёгся, но допил. Поправил шапочку и направился в приёмное отделение.
Мальчик лет двенадцати лежал, сжавшись, на кушетке. Я осторожно осмотрел его.
— Вы мать? — спросил я у худенькой женщины с бледным лицом.
— Что с ним, доктор? — её глаза расширились от страха.
— Почему сразу не вызвали скорую? — резко спросил я.
— Я… только с работы. Он делал уроки, потом его вырвало, поднялась температура. Говорит, живот болел несколько дней, но скрывал. Что с ним? — она схватила меня за руку.
— Ольга, каталку! — вырвал руку. — Подпишите согласие на операцию.
— Операцию? Аппендицит? — прошептала она.
— Перитонит, — ответил я, глядя на неё с жалостью.
В её глазах застыл ужас.
— Подпишите. Времени нет.
Она подписала, не читая, и снова вцепилась в меня:
— Спасите моего сына!
— Сделаю всё возможное. Не мешайте.
Ольга уже катила каталку. Мы переложили мальчика и поспешили к лифту. В пустом коридоре гулко отдавались шаги и скрип колёс.
Женщина шла следом, что-то говорила, но я не слушал — думал об операции.
В операционной мальчик уже лежал под наркозом. Всё остальное отошло на второй план. Руки работали автоматически. Операция затянулась. На секунду я закрыл глаза, но крик Ольги вернул меня в реальность.
Кровь хлынула из-под пальцев, заливая поле.
— Давление падает! — крикнул анестезиолог.
Я медленно вышел из операционной. Одежда прилипла к спине от пота. Ноги дрожали. Прислонился к стене. Ко мне бежала женщина. «Мать», — догадался я.
Она остановилась в шаге, будто наткнулась на стеклянную стену. Лицо белое, глаза огромные, полные ужаса.
Я отвел взгляд. Она вздохнула — или всхлипнула? — закрыла рукой рот и пошатнулась. Я успел подхватить её, усадил на стул.
— Ольга, нашатырь!
Ольга подбежала, поднесла к носу женщины пропитанный спиртом тампон. Та дёрнулась, оттолкнула руку, но пришла в себя.
— В порядке? — спросил я.
Она не ответила. Медленно поднялась и ушла. Я смотрел ей вслед. «Только женщина может так держаться», — подумал я.
В ординаторской я долго сидел, уткнувшись в ладони. Потом начал записывать ход операции. Честно.
— Евгений Петрович… — в дверь заглянула Ольга.
— Что ещё? — буркнул я, не отрываясь от бумаги.
— Вы не виноваты, — прошептала она.
— Чай сделай. Крепкий.
Чайник зашумел. Когда Ольга поставила передо мной кружку, я отхлебнул и с отвращением выплеснул остаток в раковину.
Мыл кружку, когда сердце сжало так, что потемнело в глазах.
— Очнулся? — услышал я знакомый голос.
Надо мной склонилась педиатр Анна Владимировна.
— Лежите, — строго сказала она. — Вы больны. Как можно было оперировать в таком состоянии? Кардиограмму надо сделать…
— Я здоров, — попытался подняться, но боль сковала грудь.
— Сколько чая выпил? — спросила она, складывая пухлые руОна взяла его за руку, и впервые за долгое время он почувствовал, что жизнь, несмотря на все потери, ещё может быть теплой и светлой.
