Ошибки молодости это страшно. Тогда-то я и узнала про отцову любовницу – случайно, прогуляв школу, чтобы пойти с подругой Светой в тату-салон на ВДНХ. Забежала домой переодеться из формы. Как на грех, в джинсы залезала – в дверях ключ повернулся. Застыла, одной ногой в штанине застряв, думала, воры. Узнала папин голос: разговор какой-то вел. Нет, не по телефону, диктофон включил:
«Сейчас возьму китель и выезжаю. Не скажешь же, что с тренировки, если сумка под кроватью валяется».
А через минуту женский голос:
«Миленький, соскучилась невероятно! Пирожки с капустой твои любимые стряпала. Поторапливайся, остынут! Целую крепко-крепко!»
Сперва голос узнала: тетя Надя, папина коллега да сестра маминой подруги. Нравилась мне тетя Надя – не зануда, как прочие взрослые, песни новые слушала. Лишь потом дошло: а с чего это она папе голосовые шлет? И смысл тех слов.
Ключ опять в замке щелкнул. Тишина. Я на кровать рухнула. Перебирала в голове фразы тети Нади – нет, не ошиблась: изменял папа. Что делать? Маме открыться? И как теперь со взрослыми общаться?
Встречу еле отбыла – Светка десять сообщений прислала. Месяц выбирали эскиз, она мамины подписи мастерски копировала. А мне не до тату было.
«Оля, чего нос повесила? – Света допекала. – Тату тоже захотела? Мамину подпись подделаю – пара пустяков!»
Рассказать бы хоть кому! Но даже подружке – язык не поворачивался. Соврала, дескать, тату дело.
Две недели ни уроков, ни гулянок. С мамой – молчок, папе – хамство. Что предпринять – неведомо. Чуть не рассказала разок. Да мама за двойку по химии накинулась – перепалка вышла жуткая. Вечером она пришла с эклерами, моими любимыми:
«Прости, солнышко, что сорвалась. Непедагогично. Просто экзамены твои меня изводят! Хочется, чтоб все у тебя ладилось…»
«Мам, ну хватит! Сдам! Эклер – мне?»
«Тебе. Миримся? Терпеть не могу наши ругани!»
Взяла эклер, чмокнула маму в щечку. Поняла: не смогу ее так ранить. Чтоб она про измену не проведала – вот цель. Стала отца поневоле покрывать: ругался, что задерживается на партсобрании, пока он любовнице предавался, прикрывала звонки, напоминала про семейные праздники. Его же сама – игнорировала, грубила, давила желание все в глаза высказать.
Потом буря улеглась. Папа домой вовремя, я в десятый перешла. Мимоходом встретила Сережу – парня старше, с юрфака. Под гитару душу травил. Вечерами компанией гуляли, да чаше вдвоем уединялись. Вот и тогда до фонтана забрели. Когда домой – поздно. Крадучись в комнату – услышала:
«Оля?»
Не повезло. В дверь мама глянула:
«Поздновато».
Мыслями к выволочке готовилась. Ан нет:
«Извини, с девчонками заговорились. Мам, ты в порядке?» – спросила я, ее заплаканные глаза даже в полумраке заметив.
«Ничего. Скажи, вы с папой в ювелирном не покупали ничего? Чего… подумалось…»
Шестое чувство подсказало: не спешить.
«В ювелирном?»
«Чек на сережки видела…»
«Ах, точно! – выпалила я. – Для Светкиного подарка просила у папы деньжата. Уши недавно проколола. Дороговато, да? Извини».
Мамино лицо просветлело:
«Брось! Молодец, что о других заботишься. Весь в отца!»
Ложь камнем ложилась. Решила: хватит! Поговорить с папой? Жуть. А вот с тетей Надей – потяну. Что сказать? Импровизировать буду.
Они в одной редакции работали: папа журналист, тетя Надя – редкор. Папа меня раньше частенько брал – не шмон на работе.
Дождалась, когда папа за завтраком ляпнул, что на завод за интервью едет. Сбежала с первого урока. На вахте пропустили. Постучала в
Она смотрела на свежую татуировку, игла всё ещё ныла под кожей, а за окном торгового центра медленно падал первый снег.
Ошибки, которые учат.
