Всё осознала слишком поздно: лишь когда супруг слег с болезнью, я поняла глубину своей любви.
Замуж за Глеба выходила в двадцать пять. За спиной — университетский диплом, впереди — море возможностей. Шла по жизни горделиво, уверенная в красоте и остром уме, считая, что достойна принца из сказки. Мужчины кружили вокруг, как воробьи за крошкой, ловя каждый взгляд. Нравилось их внимание, льстили комплименты.
Глеб выделялся среди них. Неуклюжий мечтатель с добрыми глазами, смотревший на меня как на чудо. Носил букеты, читал стихи, терпел колкости. Помню вечер после студенческой вечеринки: выпив лишнего, согласилась зайти к нему. Нервы звенели струной, но он убаюкал тревоги тихими словами. Думала — мимолётный эпизод.
Судьба распорядилась иначе. Через месяц тест показал две полоски. Глеб, узнав, заплакал от счастья и сразу предложил руку. Согласилась, хотя грезила о другом — ярком, бунтарском, с огнём в крови. Но он казался надёжной гаванью. Решила: раз звезды сошлись — быть тому.
После свадьбы родился сын. Муж носил меня на руках, брал на себя быт, возился с младенцем. Жизнь напоминала мягкое одеяло — безопасно, но душно. Душа рвалась на волю, требуя бури.
До рождения дочери — случайная беременность. Мать уговаривала: «Роди — двое детей крепче держатся». Глеб, как всегда, опекал трепетно. Ни упрёков, ни запретов — лишь забота. Но в тишине ночей мерещились страстные объятия чужих мужчин. Заводила романы-однодневки, возвращаясь к его молчаливой любви. Он знал. Чувствовала — знал. Но продолжал дарить тепло.
Шли годы. Дети росли. Жизнь текла, как у миллионов. Утешала себя: выбрала стабильность вместо риска. До того дня, когда Глеб начал терять силы.
Сначала списывали на усталость. Потом анализы, томография, приговор врачей: рак.
Земля ушла из-под ног.
Лишь тогда прозрела. Как слепа была! Как не замечала, что его тихая преданность — и есть та самая великая любовь. Держала его ладонь в реанимации, вытирала пот во время химии, шептала: «Выдержи, родной». Молилась святым, ставила свечи в храмах, клялась: если дадут шанс — стану другой.
Врачи говорят — есть надежда. Боремся вместе. Каждое утро целую его исхудавшие пальцы. Теперь знаю: наша любовь — как берёза у окна. Кажется хрупкой, а корнями в землю вросла навечно.
Не знаю, что ждёт завтра. Но если суждено хоронить его — уйду вслед. А пока верю. Верю, что услышим смех внуков. Что он, седой и морщинистый, прошепчет однажды: «Спасибо, что осталась».
Молюсь за него. За нас. За ещё один рассвет вместе. Поздно? Да. Но как же безмерно сильно…
