Меня зовут Светлана Иванова, и живу я в Коломне, где Московская область встречается с широкой гладью Оки. Сколько раз слышала я от мужчин упрёки — мол, мы, женщины, корыстны, ветрены, ненадёжны. Да взглянули бы они сперва на себя! Кто они после этого — жалкие пигмеи с раздутым самомнением? Решила написать вам, чтобы выплеснуть горечьую желчь, что разъедает душу, будедно ржавчина.
С Дмитрием Петровым мы прожили четверть века. Вместе поднимали хозяйство, растили двух сыновей — Михаила и Сергея, нянчили внуков. Всегда находили общий язык, делили хлеб и соль. Но когда ему перевалило за пятьдесят, будто бес вселился. Задерживался «на службе», вертелся перед зеркалом, а в выходные и вовсе растворялся. Вскоре правда всплыла: заклинался молодой любовницей. Готова была простить, если б покаялся, вернулся. Но он лишь бросил в лицо: «Ты постарела, не понимаешь меня!» Мол, жаждет страсти, юного огня. А ей-то что нужно? Его дряблые бока, седые виски? Лишь кошелёк манит, а когда опустеет — вышвырнет, как выжатый лимон.
Сыновья пытались вразумить отца. Говорили прямо: «Позоришь нас, стыдно смотреть людям в глаза!» Но он смотрел на них пустым взглядом, словно чужих увидел. Я дошла до края — заикнулась о разводе, думая образумить. А он согласился, будто ждал повода. На закате лет осталась одна в доме, где каждый уголок шепчет о прошлом. Он же кукует с этой Алёнкой, кормит чужого ребёнка, забыв про родных внуков.
Не виню девчонку — хищнице нужно выжить. Мой бывший — просто дурак, ослеплённый кризисом. Неужели верит, что в его годы построить новую семью? Что эта кукла родит ему наследников? Пусть тешится! Мне мужчины больше не нужны — хватит предательств. Не жду жалости, не нужны советы. Да, было адски больно: злоба душила, будто петля на горле. Он разрушил всё, когда я меньше всего ждала подвоха. Но выстояла, пережила, как берёза под грозой.
Теперь у меня дети и внуки — моя радость. А у него? Скоро поймёт, как ошибся. Алёнка не спросит про давление, не постирает рубашку, не согреет постель. Для неё он — кошелёк с ножками. Когда постучится обратно (а знаю — придёт), встречу ледяным молчанием. Ни я, ни сыновья не простим. Променял семью на мираж, а мы остались крепче стали. Пусть валяется в свинарнике со своей страстью!
Вижу его иногда во сне — молодым, с глазами, полными нежности. Проснусь — и вспоминаю мерзость его поступка. Горько? Да. Но не сломалась. Смотрю на внучек и знаю: ради них стоит дышать. А он? Пожнёт плоды глупости — одиночество да презрение. Думал, молодость купит за деньги, да только любовь не продаётся. Когда Алёнка высосет его досуха, останется ни с чем — старый маразматик у разбитого корыта. А мы будем жить — хоть и с шрамом на сердце, зато вместе. Вот и вся моя месть — не злорадство, а достоинство, которое он не смог отнять.
