—Бросила ребёнка и смылась. Ах ты, стерва… Проспала, старая дура… — Матрёна застонала, качая головой.
В старом разбитом «ПАЗике» было душно. Через раскрытые окна втягивался раскалённый воздух, но вместо облегчения он нёс в салон пыль с проселочной дороги. Народ дремал, разморённый зноем.
Впереди показались позолоченные купола церквушки, окружённые покосившимися избами. За ними виднелись пятиэтажки райцентра. Люди стали просыпаться, зашевелились, засобирались. Шустрые уже толкались у выхода, чтобы поскорее вырваться из этой жары.
Лишь одна женщина сидела неподвижно, уставившись в окно. Руки с синеватыми жилками лежали на коленях. Волосы, осветлённые неумелой покраской, торчали неровными прядями, подчёркивая бледность лица. Губы были сжаты, веки — в морщинах. Вид у неё был такой, будто жизнь её давно выжала досуха.
Автобус с последним хриплым рывком остановился на площади перед церковью. Народ ринулся к выходу, толкаясь и торопясь.
—Женщина, конечная! — прокричал лысеющий водитель, выглянув из кабины.
Она оглянулась. В салоне никого, кроме них двоих.
—Выходим! — повторил он.
Она подняла потрёпанную сумку, встала и медленно пошла к двери.
—Спасибо, — бросила, не оборачиваясь.
Как только она ступила на землю, двери с лязгом захлопнулись. Женщина побрела к избам. Вдруг раздался удар колокола, за ним — перезвон. Она остановилась, замерла, потом развернулась и пошла к церкви.
Дорожка к храму была усыпана полевыми цветами. Внутри пахло ладаном и прохладой. Луч закатного солнца, пробиваясь через пыль, легёл на деревянный пол.
Стук её каблуков разбудил тишину. Она села на скамью у входа.
—Вам плохо? Воды принести?
Рядом возникла девушка в платке, не снятом несмотря на жару. Глаза — ясные, с тихим состраданием.
—Сейчас принесу, — кивнула та и скрылась, вернувшись со стаканом воды. —Пейте. Из источника набрала — холодная.
Пелагея взяла стакан. Вода была ледяная, даже зубы свело.
—Если что нужно — скажите, — девушка отошла к свечному ящику.
Женщина допила, подошла к ней.
—Спасибо. Ты местная? Всех знаешь?
—Посёлок маленький. А вам кого?
—Матрёну… Белову знаешь?
—Это бабушка моя. Только она год как умерла. А вы кто ей? — Девушка вышла из-за прилавка, вглядываясь в незнакомку.
—Ты ведь Пелагея? — прошептала женщина. —Я Фекла…
***
Восемнадцать лет назад.
Матрёна сидела на лавке у крыльца, щурясь от солнца.
—Мать, — раздался голос.
Перед ней стояла дочь, пропавшая больше года назад. В руках — свёрток в одеяле и потрёпанная сумка.
—Вернулась… Как и знала. Надолго? — буркнула Матрёна.
В соседском окне шевельнулась занавеска.
—Идём в дом. Нечего на показ выставляться, — она поднялась, опершись на колено.
Фекла вошла следом, оглядела избу, положила ребёнка на кровать.
—Малый аль девка? — равнодушно спросила Матрёна.
—Девочка. Фрося, — обернулась дочь.
—Так и знала, — вздохнула мать. —Видно, не сладко тебе пришлось, коли ко мне вернулась. Что делать-то будешь?
—Поговорим потом, мам. Устала.
—Ладно. Молока, поди, нет? — Матрёна окинула дочь взглядом. —Откуда ему быть, коли сама кожа да кости. Схожу к Дарье, коза у неё.
—Смесь есть, — поспешно сказала Фекла.
—Химией ребёнка травить не будем, — отрезала Матрёна и вышла с банкой.
Когда вернулась, дочь спала. Девочка кряхтела в пелёнках. Только когда та закричала, Матрёна взяла её на руки.
—Ну чего орёшь? Мамка твоя спит — умаялась. — Она перепеленала внучку, накормила козьим молоком.
До утра они ссорились шёпотом. ФеклаНа следующий день Фекла разыскала в старом сундуке выцветшую фотографию бабушки, поставила свечку в церкви и прошептала: “Спасибо, мам, что вырастила её для меня”.
