— Кинула мне дитё и смылась. Ах ты… Проспала, старая… — Мария застонала, качая головой из стороны в сторону.
В разбитом автобусе было душно. Сквозь открытые окна врылся воздух, раскалённый до тридцати градусов, но вместо прохлады он нес лишь дорожную пыль. Народ дремал, измученный зноем.
Впереди засияли золотые купола церкви, к которой прилепились деревянные избы. А за ними — крыши кирпичных пятиэтажек. Люди стали просыпаться, суетиться, собираться. Самые шустрые уже толпились у выхода, рвясь быстрее вырваться на волю.
Лишь одна женщина сидела неподвижно, уставившись в окно. Руки с синеватыми прожилками покоились на коленях. Осветлённые волосы с тёмными корнями неровными прядями спадали вдоль худого лица, подчёркивая его бледность. Губы были сжаты в горькую складку, тонкие веки изрезаны морщинами. Она выглядела как человек, избитый жизнью, не ждущий от неё ничего доброго.
Автобус дёрнулся в последнем усилии и замер на маленькой площади у церкви. Народ нетерпеливо толкался у дверей.
— Женщина, конечная, — окликнул её лысеющий водитель, выглянув из кабины.
Она оглянулась. В салоне кроме неё никого не осталось.
— Приехали, выходите, — повторил он.
Она подняла сумку, встала и медленно пошла к выходу.
— До свидания, — бросила, не оборачиваясь.
Дверь захлопнулась за её спиной с металлическим лязгом. Женщина двинулась к домам. Вдруг раздался удар колокола, за ним — перезвон. Она остановилась, замерла, подняв лицо к небу. Потом развернулась и пошла к церкви.
Дорожка, усаженная цветами, привела её к распахнутой двери. Внутри пахло ладаном и прохладой. Луч заката, пронизанный пылинками, лег на деревянный пол. Шаги её каблуков вспугнули тишину. Она села на скамью у входа.
— Вам плохо? Воды принести?
Рядом возникла девушка в платке, несмотря на жару. Глаза её смотрели с участием.
— Я сейчас, — сказала она и скрылась, но вскоре вернулась с кружкой.
— Вот, пейте. Вода из источника, даже в жару холодная.
Анастасия взяла кружку. Вода была ледяная, до ломоты в зубах.
— Если что нужно — скажите, — шурша юбкой, девушка отошла к прилавку с церковной утварью.
Женщина допила и подошла к ней.
— Спасибо. Ты здесь всех знаешь?
— Посёлок маленький. А вам кого?
— Марию… Кулешову.
— Это моя бабушка. Только она умерла. А вы кто ей? — Девушка вышла из-за прилавка. — Вы ведь Анастасия? Я — Полина…
***
Восемнадцать лет назад
Мария сидела на лавке, щурясь от солнца.
— Мама, — раздался голос.
Перед ней стояла дочь Настя, пропавшая больше года назад. В одной руке — младенец в одеяле, в другой — потрёпанная сумка.
— Вернулась… Я так и знала. Насовсем или опять сбежишь? — буркнула Мария.
Занавеска у соседей дрогнула.
— Идём в дом, — Мария поднялась, опершись на колено.
Настя вошла, оставила сумку у двери, осторожно положила ребёнка на кровать.
— Мальчик или девочка? — равнодушно спросила Мария.
— Дочка. Полина.
— Видно, не сладко тебе пришлось, коль ко мне вернулась. Что делать будешь?
— Мам, позже… Я устала. — Настя села рядом с ребёнком.
— Ладно. Молока нет? — Мария окинула её взглядом. — Где ж ему взяться… Схожу к Нинке, у неё коза.
— У меня смесь с собой.
— Химией травить будешь? — Мария махнула рукой и вышла.
Когда вернулась, Настя спала. Малышка кряхтела в одеяле. Только когда та закричала, Мария взяла её на руки:
— Ну-ну, не ори. Мамка твоя спит, намаялась…
Она перепеленала внучку, накормила козьим молоком.
Ночью они ссорились, шипели друг на друга. Настя плакала, Мария выкрикивала обиды. Уснули под утро.
Разбудил Марию детский плач.
— Насть! Мокрая, есть хочет! — Крикнула громче. В ответ — тишина.
— Господи! — Мария схватилась за грудь. — Сбежала, стерва! Кинула мне ребёнка! Ах ты… Проспала, старая!.. — Она застонала, качая головой.
— Сбежала, тварь… — Ругательства потонули в крике девочки.
— Замолчи! — прикрикнула Мария.
Малышка замолчала.
— То-то… Криком не вернёшь.
Она накормила внучку, причитая:
— Что с тобой делать-то? Наказание моё…
Ни Настя, ни отец девочки не объявились. Поля росла с бабкой. Та держала её в строгости, не баловала лаской, могла и веником отходить.
Когда Поля спросила про мать, Мария сказала:
— Умерла. Нет у тебя ни отца, ни матери.
Однажды, застав Полину за старыми фото, Мария вырвала их и швырнула в печь.
— Сирота ты!
Но одна карточка уцелела. Поля прятала её и иногда смотрела.
В девятом классе бабка хотела отправить её в училище, но Поля настояла на десятом.
Зимой Мария тяжело заболела. Поля ухаживала за ней. К весне та поправилась, но осенью ноги отнялись. В больницу не поехала — через месяц умерла.
Поля осталась одна. Картошка в погребе, соленья — не пропадёт.
Как-то зашёл отец Павел, предложил помогать в церкви. Она согласилась.
Парни её сторонились, дразнили «монашкой», но дальше стука в окно не заходили. Боялись отца Павла.
Окончив школу, Поля поступила в медучилище.
Однажды спросила батюшку:
— За маму как записку подавать — за упокой или здравие?
— Бабка сказала, умерла? — Он подумал. — Для неё — да. Но я верю, жива твоя мать. Ставь за здравие. Может, одумается…
Поля молилась за неё. И ждала.
***
— Подождите! — Поля металась по храму, гася свечи.
Потом заперла дверОни вышли из храма, и Полина крепко взяла мать за руку, как будто боялась, что та снова исчезнет, и две одинокие души, наконец, обрели покой.
