— Бросила мне ребёнка и сбежала. Ах, ты… Проспала, старая… — Мария застонала, мотая головой из стороны в сторону.
В старом разбитом автобусе было душно. Через открытые окна врылся раскалённый воздух, но вместо облегчения приносил лишь дорожную пыль. Пассажиры дремали, изнемогая от духоты.
Впереди показались золочёные купола маленькой церквушки, вокруг которой теснились деревянные избы. Далее виднелись крыши пятиэтажек. Люди начали просыпаться, копошиться, собирать вещи. Самые шустрые уже толпились у выхода, стремясь поскорее покинуть душный салон.
Одна лишь женщина сидела неподвижно, уставившись в окно. Руки с проступившими голубоватыми венами лежали на коленях. Осветлённые волосы с тёмными корнями небрежно спадали на бледное, исхудавшее лицо. Губы были поджаты, веки покрыты сеточкой морщин. Она выглядела как человек, измученный жизнью, не ждущий от неё ничего хорошего.
Автобус с последним рывком остановился на площади перед церковью. Народ нетерпеливо теснился у дверей.
— Женщина, конечная, — громко окликнул её лысеющий водитель, выглянув из кабины.
Та огляделась — в салоне, кроме неё, никого не осталось.
— Выходим, — повторил он.
Она подняла сумку, встала и медленно направилась к выходу.
— До свидания, — бросила, не оборачиваясь.
Двери захлопнулись за её спиной. Женщина пошла в сторону домов, но вдруг раздался удар колокола, за ним — перезвон. Она замерла, подняла голову, развернулась и направилась к церкви.
Прошла по цветущей тропинке, вошла внутрь. Пахнуло прохладой и ладаном. Луч заходящего солнца, прорезав пылинки, лег на деревянный пол.
Шаги её каблуков нарушили тишину. Она опустилась на скамью у входа.
— Вам плохо? Воды принести? — рядом появилась молоденькая девушка в платке, несмотря на жару.
— Я сейчас, — та исчезла и вернулась с кружкой воды. — Пейте, из источника, холодная.
Людмила взяла кружку. Вода была ледяная, даже зубы свело.
— Если что нужно — спрашивайте, — девушка отошла к уголку, где за стойкой лежали церковные мелочи.
Женщина допила, подошла к ней.
— Спасибо. Ты местная? Всех знаешь?
— Посёлок маленький. А вам кто нужен?
— Марию… Белову знаешь?
— Это моя бабушка. Только она умерла год назад. А вы кто ей будете? — девушка вышла из-за стойки, вглядываясь в незнакомку. — Вы ведь Людмила? Я Ольга…
***
Восемнадцать лет назад.
Мария сидела на лавке у крыльца, щурясь от солнца.
— Мама, — раздался голос.
Перед ней стояла дочь, сбежавшая больше года назад. В одной руке — завёрнутый в одеяльце ребёнок, в другой — потрёпанная сумка.
— Вернулась… Я так и знала. Насовсем или как? — буркнула Мария.
Занавеска у соседей дрогнула.
— Пойдём в дом, — тяжело поднялась, опираясь на колено.
Людмила вошла следом, окинула взглядом избу, положила ребёнка на кровать.
— Мальчик или девочка? — равнодушно спросила Мария.
— Дочка, Ольга.
— Так и знала, — вздохнула Мария. — Видно, не сладко тебе пришлось. Молока, поди, нет?
— Смесь с собой.
— Не трави ребёнка. — Мария махнула рукой, взяла банку и ушла к соседке за козьим молоком.
Когда вернулась, Людмила спала рядом с малышкой. Девочка кряхтела, пытаясь высвободиться. Мария взяла её на руки, перепеленала, накормила.
Ночью мать и дочь ругались шёпотом. Людмила плакала, Мария не могла успокоиться. Уснули под утро.
Разбудил детский плач.
— Людка, ребёнка кормить пора! — крикнула Мария, но в ответ — тишина.
Огляделась — никого.
— Сбежала, стерва! Бросила мне ребёнка и сбежала! — застонала, схватившись за голову. — Ах ты, старая дура, проспала!
Малышка закричала громче.
— Не ори! — прикрикнула Мария. Ребёнок замолчал.
— То-то же… — вздохнула, пошла греть молоко.
Людмила больше не вернулась. Ольга росла с бабушкой. Та кормила, одевала, но редко ласкала. За провинности могла веником отходить.
Когда Ольга спрашивала про мать, Мария говорила, что та умерла.
— Сирота ты, никого у тебя нет, кроме меня.
Однажды выбросила все фотографии. Но одна уцелела — Ольга спрятала её.
Школу окончила, поступила в медучилище. После смерти бабушки осталась одна.
Отец Павел предложил помогать в церкви.
— Бабка Агафья ослепла, петь некому.
Так Ольга и жила — училась, а в выходные пела в храме. Парни сторонились — звали «монашкой».
Однажды спросила отца Павла:
— Какую записку за мать подавать — за упокой или здравие?
— Мария сказала, что умерла? Для неё — так и было. Но я думаю, жива она. Молись за здравие.
И Ольга молилась.
***
— Подождите, — Ольга металась по храму, тушила свечи.
Потом заперла дверь. Они шли молча.
— Что, Оль, гости? — спросила встречная женщина.
— Надька вернулась? — донеслось вслед.
Дома Ольга поставила кружку, развязала платок.
— Волосы красивые. Не прячь, — сказала Людмила.
— Надолго приехали?
— Некуда мне ехать. Не прогонишь?
— Живите, — ответила Ольга.
Людмила упала на колени:
— Прости меня…
— У Бога просите, — Ольга отвела взгляд. — Я давно простила.
Ночью Людмила спала на кровати, Ольга — на диване. Боялась уснуть — вдруг исчезнет.
Под утро задремала. Проснулась — постель смята, а матери нет.
Сердце упало.
Но дверь скрипнула — Людмила стояла с полотенцем.
— На речку ходила…
— Я думала, вы уехали,Ольга обняла мать и почувствовала, как в её сердце, наконец, потеплело.
