**Побеждённые свободой: история одного флакончика**
С Сергеем мы знакомы давно, но по-настоящему сблизились лишь пару лет назад. Оба пережили тяжёлые разводы — вторые по разу, каждый со своей историей. Не запивали горе, нет: спортзал, велосипеды, утренние пробежки. Мужчин объединяет не водка — их сближает свобода. И страх снова её потерять.
Сергей вышел из брака измождённым, словно его не судьи разводили, а танком переехали. Бывшая устроила войну за каждую ложку, каждый стул, каждую эмоцию. У меня было чуть легче, но тоже без оваций. Освободились почти одновременно — будто сбросили с плеч мешки с цементом.
Отлично помню тот вечер, когда мы катались по аллеям Парка Горького, и он вдруг отпустил руль, раскинул руки и заорал во всю глотку:
— Сво-бо-да-а-а!
Дворняги залились лаем, бабки на скамейках крестились, а мы хохотали, как два беглых пациента из Кащенко. Но это и было счастье. Настоящее, громкое, без оглядки.
Год жили, как вольные казаки: без упрёков, без быта, без «надень шапку». Худые, подтянутые, с первыми лучами солнца на пробежке. Оказалось, семейная жизнь не только душу старит — ещё и живот растит. А свобода лечит.
Как-то вечером заглянул к Сергею — купил новый велик, хотел похвастаться. Возимся в прихожей, цепь в масле, я пошёл в ванную помыться. И увидел её. Маленькую розовую баночку на полке. Крем. Женский.
— Серёг! — крикнул я подозрительно. — Это что за шабаш?!
— А, это Любкино, — спокойно ответил он.
— Чьё Любкино?
— Ты ж в курсе? Ну, познакомился с девушкой… Любовь, юрист, зашивается на работе. Иногда ночует. Вот баночку и оставила. Чтоб не таскать туда-сюда.
Я стиснул зубы:
— Началось…
— Что началось?
— Захват территории. Первый симптом. Как в «Чужом»: сначала личинка, потом слизь, потом — тварь, разрывающая тебе грудь.
Сергей рожал. Я — нет. Потому что знал: женщины не штурмуют — они обтекают. Им не надо ломать двери — они просачиваются в жизнь мужчины, как запах жареного лука из кухни. Сначала баночка. Потом расчёска. Потом тапки. Потом — она сама.
Через неделю он позвал меня познакомиться. Люба — красивая, сдержанная, в дорогих серьгах и кашемировом джемпере. Накосмила нам пасту и пиццу с ананасами. Когда пошёл мыть руки, увидел в ванной уже две зубных щётки — и ещё один флакон. Только крякнул: «Эпидемия набирает обороты».
А потом был вечер, когда Сергей не поехал кататься.
— Не сегодня, — сказал.
Я приехал один, злой, решительный — вытащить его из этой западни.
Он открыл в халате. В халате! У мужика, который ещё месяц назад ходил в шортах и сланцах на босу ногу!
— Лёх, ну мог бы хоть позвонить…
Из спальни голом:
— Серёжа, кто там?
— Да… Лёха. Насос просил…
Пошёл умыться. И понял: ванная больше не его. Пена для бритья жмётся в уголке. А вокруг — розовое царство баночек. И заколки на полке. Поражение было полным.
Потом помогал им собирать мебель. Винты, полки, шифоньер. Люба командовала:
— Это — на балкон. Это — выкинуть. И вот это — тоже не надо.
Сергей пытался возразить. Бесполезно. В какой-то момент она повернулась ко мне:
— Твой велосипед не нужен? У нас места мало.
Вот так. Свобода сдаётся не с боем. Она умирает тихо — под шёпот шёлкового белья и запах туалетной воды. Женщина приходит — и отвоёвывает сантиметр за сантиметром: крючок, полку, тумбочку, шкаф. Потом — душу.
Прошёл год. С Сергеем переписывались редко. Велик стоял под слоем пыли. Он всё реже отвечал. Я катался один. Грустно. Зато свободно.
А потом ко мне пришла Она. И через месяц — робкий вопрос:
— Можно оставлю у тебя крем?
Я не сказал «нет». Усмехнулся. Как дурак. Потому что уже влюбился.
Теперь всё. Баночка на полке. Враг на пороге.
Я пропал. Совсем.
Прощай, свобода.
