**Дневник.**
Меня унижали все эти годы, а теперь ждут, что я буду ухаживать за матерью.
Я, Варвара Петровна Козлова, была пятым, нежеланным ребенком. Кроме меня, в семье росли еще четверо — два брата и две сестры. Мать никогда не скрывала, что я была ошибкой. «Пришлось оставить, уже поздно было избавляться» — эти слова прожигали душу, как раскаленный гвоздь. С детства я чувствовала себя лишней, словно ненужный хлам, который терпят из вежливости.
Мы жили в маленьком городке под Нижним Новгородом. Родители боготворили старших: Артема и Дмитрия. Отличники, золотые медалисты, кандидаты наук, а теперь — важные чиновники в Питере. Оба давно обзавелись семьями, их дети учатся в элитных гимназиях. Мои сестры, Марфа и Татьяна, тоже были маминой гордостью. Одна замужем за бизнесменом, вторая — телеведущая в Москве. Просторные квартиры, машины за миллионы, частные курорты — мать взахлеб рассказывала о них соседям, а про меня отмахивалась: «Варька? Да что с нее взять — швея в подвальном ателье».
Сестры презирали меня с пеленок. Они кормили, переодевали, но при каждом удобном случае вбивали: «Ты никогда не сравнишься с нами». Когда приходили гости, мать выкладывала альбомы с фотографиями «достойных» детей, а на меня лишь вздыхала: «Зачем бог послал…» После школы я выучилась на портниху, нашла работу, сняла комнату — но для них это был позор. «Сидишь в дыре, копейки считаешь!» — шипели они.
Потом был Степан. Мой свет. Мы поженились, родилась Настенька. Впервые в жизни я дышала полной грудью. Но судьба вырвала их у меня одним ударом — страшная авария под Рязанью. Мир рухнул. Никто из «родных» даже не позвонил. Лишь подруги с работы не дали мне сломаться. Десять лет я жила, как тень, пряча боль за швейной машинкой.
Сейчас в моей жизни появился Григорий. Он терпелив, но я боюсь — слишком много шрамов. И вот, когда я едва начала оттаивать, они вспомнили обо мне. Отец давно в могиле, мать слегла после инсульта. Братья, такие занятые и важные, позвонили сквозь зубы: «Ты же все равно одна. Возись с матерью, раз другой пользы нет». Сестры подхватили: «Ты обязана, это твой крест».
Меня трясло от ярости. Они называли меня дармоедкой, смеялись над моей бедностью, отвернулись, когда я хоронила мужа и дочь. А теперь я вдруг понадобилась? Чтобы вытирать задницу женщине, которая всю жизнь сожалела, что я родилась? Я сказала «нет». Тут же посыпались угрозы: «Вычеркнем из завещания!», «Опояшем тебя позором!». Но мне все равно. Их слова больше не режут — душа уже вся в рубцах.
Больно не от их злости, а от осознания: я никогда не была для них своей. Лишняя в детстве — удобная сиделка сейчас. Пусть ухаживают те, кого она так любила. А я… Григорий предлагает переехать в Сочи. Может, соглашусь. Но одно знаю точно: больше не позволю им пинать меня, как дворовую собаку. Они сами оттолкнули меня — их выбор, их потеря.
