**Дневниковая запись**
Сегодня заглянул к матери без предупреждения. В дверях меня встретила её улыбка — тёплая, как самовар в морозное утро.
— Ваня, что за сюрприз? Звонить разучился? — взмахнула руками Тамара Фёдоровна.
— Да просто рядом оказался, вот и зашёл, — потёр затылок.
В кухне, заваривая чай, она сразу заметила мою напряжённость.
— Володя, ты будто уголь проглотил. Что случилось?
— Мам… Отец написал, — выдохнул я, передавая телефон.
Она прочитала сообщение, и лицо её побелело, словно мел:
*«Сын, приезжай в воскресенье. Захвати братьев. Дело о наследстве. Отец.»*
Пять лет назад мать вернулась с работы, сжав в кулаке мокрый платок. Коллеги окружили её, а она, стиснув зубы, бросила:
— Бросил нас. Для соседки-кассирши.
— Да вы же тридцать лет прожили! Как так?
— А вот так. Сказал, что я ему «не женщина», а домработница. Подал на развод.
— Может, слишком командовала?
— Какое командовала! Дети, кредит, две работы — когда тут командовать? Просто сорока лет не замечал, а потом молодость вспомнил…
Он ушёл к той самой кассирше. Был ремонт, дорогие подарки, поездки в Сочи… А потом кризис, сокращение, и новая «любовь» выставила его чемоданы на лестничную площадку.
— Забирай свой хлам, пока дворники не выбросили! — рявкнул её новый кавалер.
Николай Петрович вернулся к старушке-матери в хрущёвку. Одиночество да болезни согнули его, как берёзу под снегом. Пытался встречаться с женщинами, но та же мать всех прогоняла: «Ты что, старый дурак, опять на ту же грабли?» Так и доживал — без семьи, без денег, с одной пенсией.
А мы, его сыновья, жили. Старший, Иван — прораб, женат, растит двойняшек. Средний, Дмитрий — врач, только что купил квартиру в ипотеку. Младший, Артём — вольный художник, смеётся: «Мне и собаки хватает».
И вот это письмо.
Мы поехали, скрипя зубами. Квартира встретила нас запахом лекарств и плесени. Отец, обмотанный шалью, кашлял в кресле.
— Садитесь… — хрипел он. — Правды не ждите. Мать ваша умерла. Я — последняя спица в колесе. Квартира моя. Не бросайте — после смерти ваша. Поровну…
Мы переглянулись. Сердце сжалось, но к вечеру, за столом у матери, слова полезли, как тараканы из щели.
— Мам, отдайте мне долю, — я первым сорвался. — Дети, им же нужна комната…
— Подожди-ка, — насупился Дима. — Мы с Ленкой тоже ребёнка планируем, а съёмная конура — не вариант.
— А я что, не сын? — Артём хлопнул ладонью по столу. — Хоть и бездетный, но своё возьму!
Голоса гремели, как гром среди ясного неба. Мать смотрела на нас, будто мы не её кровь, а чужие.
— Цыц! — врезала кулаком по столу. — Квартиры ещё нет, а вы уже грызётесь, как псы на кость!
Мы притихли.
— Прости, мам… — пробормотал я.
— Ладно, справимся, — буркнул Дима.
— Да я и не жадина… — Артём отвернулся. — Просто вдруг почувствовал себя лишним.
И тут мать сказала то, чего никто не ждал:
— Продам свою двушку, возьму однокомнатную. Деньги — вам. Чтобы без обид.
— Да ты что! — мы ахнули. — Здесь же вся жизнь!
Она заплакала. Не от горя — от облегчения. Мы разные, но в этот миг снова стали её мальчишками.
**Вывод:** Жадность — плохой советчик. А вот материнская любовь — та самая нить, которую не порвёшь даже годами.
