Всю жизнь мы с матерью кружили в одном и том же порочном кругу. На рассвете она уходила подметать улицы нашего уральского городка — Чусового. К полудню возвращалась с помятой пластиковой бутылкой «Белого орла» в потрёпанной сумке. К восьми вечера её уже вырубало — захмелевшая, засыпала тяжёлым сном за тонкой перегородкой своей комнатки.
Хорошо, что стены у нас были. Я могла делать уроки в относительной тишине.
Бывали дни, когда мать не пила. Тогда мы скребли полы, пекли блины с творогом, хохотали над глупостями. Я жила этими мгновениями. Верила: если буду послушной, если стану идеальной дочерью — таких дней станет больше. Но утро неизменно приносило новую бутылку, стеклянный взгляд и гулкую пустоту в доме.
А ведь когда-то всё было иначе. В мои три года мать торговала в лавке, а отец крутил баранку междугороднего автобуса. Помню, как мы гуляли в сквере — жара стояла такая, что резиновые подошвы прилипали к асфальту. Отец купил нам мороженое «Лакомка», его шарик упал — и тут же был слизан громадной дворнягой. Мы смеялись до колик. Мать тогда поделилась с ним своим стаканчиком.
Потом всё рухнуло. В дверь постучал чужой человек и принёс весть: отца не стало. Автобус сорвался в кювет — он вывернул руль, спасая пассажиров, подставив себя под удар.
Мать сломалась. Запила. Выгнали с работы. Устроилась подметальщицей. Жизнь превратилась в долгую голодную зиму.
Когда мне стукнуло четырнадцать, появился он — дядя Витя. Чисто выбритый, трезвый. Я не понимала, что он нашёл в матери — хоть она и держалась, не опухшая, с ещё не потухшими глазами. Позже выяснилось: ему просто некуда было деться.
Но его присутствие подействовало на мать, как живая вода — она почти перестала пить, готовила борщи, улыбалась. От него не было тепла, но хоть не буянил и не поднимал руку. Сойдёт.
Через полгода мать объявила, что беременна. И странным образом решение — оставить или нет — переложила на меня. Я ликовала. Надеялась, что ребёнок станет якорем, удержащим её на плаву. Грезила, как буду катить коляску по скверу, как у меня появится сестрёнка. Была уверена — родится именно девочка.
Мать слушала меня с блестящими глазами. А дядя Витя вроде бы обрадовался. Буркнул: «Наконец-то продолжу род».
Но через недели две его будто подменили. Замкнулся, ходил хмурый. Денег оставлял всё меньше, приходил затемно. Мать витала в розовых облаках и не видела опасности. А мне становилось страшно.
Настал день, когда мать увезли в роддом. Прошло несколько часов — дядя Витя начал названивать в больницу.
— Алло… Родила уже? Мальчик? Ладно… Что? — его голос внезапно оборвался, лицо исказилось. Он швырнул телефон на диван.
— Что с мамой?! — впилась я в его рукав.
Он взглянул на меня стеклянными глазами:
— Твоя мамаша родила урода. Недоразвитого. Мне такое не нужно. Я тут и так застрял. У меня давно есть другая — не бедолажная пьянь, а женщина с квартирой, с деньгами. Без бракованного потомства. Передай матери — пусть на меня не рассчитывает.
Он поднялся и начал меланхолично складывать вещи. А я стояла, ощущая, как рушится последний оплот.
— Ты… мразь! — вырвалось у меня. — Это твой сын! Что нам теперь делать?! Ты не можешь просто уйти!
Он осклабился, окинул меня мерзким взглядом:
— А ты, оказывается, кровь с молоком… Жаль, пацанвон ещё…
Я отпрянула, захлопнула дверь. Через час хлопнула входная. Он исчез.
Та ночь была самой тёмной в моей жизни. Я ревела в подушку, представляя, как мать узнаёт о предательстве. Винила себя — это я уговорила её оставить ребёнка.
Прошли годы. Девять долгих лет. Я вышла замуж. Моя крошка Лиза резвилась в комнате. А Аленка — та самая сестрёнка — выросла в умную, солнечную девочку. Мы жили в уюте и радости.
В то воскресное утро в дверь постучали. Лиза и Аленка наперегонки бросились открывать. Я хотела крикнуть: «Спросите, кто там!» — но не успела.
В дверях стоял обрюзгший мужик в потрёпанной телогрейке.
— Галя дома? — хрипло спросил он.
Я вгляделась и едва узнала — дядя Витя. Только теперь — опустившийся, ненужный.
— Я подумал… Всё же сын мой. Может… вернусь. Где Галя? Опять запила?
Я смотрела на него с ледяным спокойствием.
— Гали здесь нет. И сына у вас не было. В роддоме перепутали — речь о другой роженице. Мать родила девочку. Здоровую. Вот, кстати, Аленка, — я кивнула на сестру. — Ну что, Лена, тебе такой «папа» нужен?
АленкаОн постоял, потупившись, потом развернулся и ушёл, хлопнув дверью так, что дрогнули стекла в серванте.
