**Тень расчёта**
С самого начала между Ольгой и её свекровью, Татьяной Ильиничной, будто лёд пролёг. Невидимая преграда делила пространство, не пуская Ольгу в тот уют, на который она надеялась в новой семье. Свекровь глядела на неё, как на незваную гостью, вторгшуюся в её отлаженный мирок. В их просторной квартире на окраине Петербурга всё кричало о достатке: паркет с узорами, иконы в серебряных окладах, люстры, отбрасывающие блики. Но за этим блеском таилась пустота — холодная, выверенная, как зимний ветер с Невы.
Ольга избегала встреч. Её муж, Артём, уговаривал сблизиться, твердя, что мать просто «не сразу открывается». Но каждый визит превращался в пытку. Разговоры неизменно сворачивали к деньгам: во сколько обошлося жильё, куда выгоднее вложить рубли, кто кому должен. Для Татьяны Ильиничны у всего была цена, даже у родственных уз. Ольга чувствовала себя вещью, которую оценивают, но не хотят оставить.
Прошли годы. Однажды поздно ночью зазвонил телефон. Голос свекрови, обычно чёткий и твёрдый, дрожал: она заболела. Татьяна Ильинична просила Ольгу приехать. Та застыла, сжимая трубку. В памяти всплыли годы отчуждения, колкие намёки, взгляды свысока. Ехать или нет? Сердце рвалось между обидой и долгом. В конце концов долг победил. Она собрала вещи и поехала в тот дом у канала.
Ольга застала свекровь в спальне. Татьяна Ильинична лежала, укрытая оренбургским платком, лицо её осунулось, глаза потускнели. Жаловалась на боль, на слабость, на то, что все отвернулись. Ольга смотрела на неё, пытаясь понять: это искренняя беспомощность или очередная игра? Но сомнения растаяли, когда свекровь вдруг вцепилась в её руку, умоляя не уходить. Ольга вызвала «скорую», договорилась с больницей, просидела у койки дотемна, уговаривала санитарок.
Лечение затянулось. Татьяна Ильинична медленно приходила в себя. Когда её выписали, Ольга помогала ей добраться до дома, убиралась, варила борщ. Ждала хотя бы слова благодарности, намёка, что её старания замечены. Но вместо этого Татьяна Ильинична, развалившись в кожаном кресле, равнодушно спросила:
— Сколько я тебе должна?
Ольга окаменела, чувствуя, как внутри что-то рвётся.
— Как вы можете?! Я помогала вам, потому что… потому что так надо! — голос её дрожал.
— Не притворяйся, — усмехнулась свекровь, но усмешка была пустой. — Я всегда плачу. Это моя благодарность. Деньги — лучший способ сказать «спасибо».
— Вы правда верите, что можно купить всё? — Ольга стиснула зубы. — Будь вы настоящей матерью, Артём сам бы примчался. Вам не пришлось бы тайком звать меня.
Татьяна Ильинична сморщилась. Губы её дрогнули, но промолчала. В глазах мелькнуло что-то — то ли злость, то ли растерянность. «Почему она так ненавидит меня? — подумала свекровь. — Я просто живу так, как считаю нужным. Разве это плохо?»
Ольга ушла, не прощаясь. Наутро пришло смс от банка. Сумма была крупной, но для неё — как плевок в лицо. Она не стала возвращать деньги — не из-за жадности, а от бессилия. Спорить с Татьяной Ильиничной было всё равно что лбом пробивать кирпич.
Артём так и не узнал правды. Он по-прежнему считал мать доброй, хоть и строгой женщиной. Ольга не разрушала его веру. Молчала, пряча обиду глубже, понимая: иногда молчание дороже любых слов. Но каждый раз, глядя на мужа, она чувствовала, как между ними встаёт тень — тень расчёта, длинная и холодная, как тень от Петропавловского собора.
