Мы с Маргаритой всегда стремились быть хорошими родителями. Не деспотами, не наставниками, а просто людьми, на которых можно положиться. Растили сына и дочь в ласке и согласии. В доме царило доверие: мы не лезли в их телефоны, не следили за каждым шагом, не орали, не унижали. Все вопросы решали за общим столом, спокойно, без криков. Я думал, что так и надо воспитывать детей — с уважением. Но теперь вижу: они восприняли нашу мягкость не как мудрость, а как наивность.
Может, следовало быть жёстче. Внимательнее. Но ведь это родная кровь… Родных долго видишь сквозь розовые очки, а не трезвым взглядом. Мы не замечали, как наши дети превращались в чёрствых, равнодушных, корыстных. Просто не хотели в это верить. И зря.
Однажды я приболел и остался дома. Дочь, семнадцатилетняя Аграфена, не знала об этом. Она пришла с подругой и сразу направилась на кухню. Там они открыли бутылку вина, и я услышал разговор, который не забуду никогда.
Сначала — обычный девичий лепет. Потом дочь сказала:
— Мы с братом опять стащили из кошелька у отца пару тысяч рублей. Даже не хватился. Ну они же у нас как лохи — ничего не замечают…
У меня перехватило дыхание. В груди стало тяжело. Моя Аграфена, которая называла меня «папулей», обнимала и смеялась, — сейчас говорила обо мне, будто я никто. Хамила, смеялась, издевалась над нами с Маргаритой. И я вдруг осознал: это не просто болтовня. Это правда, которую я не хотел видеть.
Я зашёл на кухню. Подруга замолчала сразу, а дочь продолжила, пока не услышала мои шаги. Она обернулась — и побелела. Взгляд, как у пойманной воровки. Мы молча посмотрели друг на друга. Я взял из холодильника воду и вышел.
Вечером я поставил замок на дверь спальни. Когда Маргарита вернулась, я рассказал ей всё. Смягчил, где мог. Она плакала. Потом призналась, что давно чувствует, как дети отдалились, но надеялась — перерастут.
Они быстро сообразили, что что-то не так. Начали атаку: «мамочка», «папочка», помощь, забота. Но мы больше не верили. Через пару месяцев маски упали. Холод, безразличие, закрытые двери. Они перестали притворяться.
Когда сыну, Артёму, исполнилось 18, мы с Маргаритой приняли решение: продали трёшку в центре, купили детям двушку на окраине, но оформили её на себя. А себе взяли недостроенный дом в деревне под Тверью, достроили за год. Начали жить для себя. А дети… Они нас забыли.
Ни звонков, ни визитов. Только когда нужно: «родители, скиньте денег». Вот и всё. Мы поняли: в них нет тепла. Только расчёт.
Тогда мы приняли окончательное решение: завещание писать не будем. Всё — дом, участок, сбережения — перейдёт в детский фонд. Пусть лучше достанется тем, кто действительно в этом нуждается, а не тем, кто считает, что им что-то должны.
Может, когда-нибудь они поймут. Может, осознают, что родители — не дойная корова. Что доверие — не глупость. Что любовь — не повод терпеть предательство.
А пока — мы живём. Спокойно. С уверенностью, что поступили правильно.
