**Тот самый день**
Всё началось с того, что Ольга проспала. Не на пятнадцать минут — она резко открыла глаза в без десяти десять, хотя обычно к восьми уже стояла на остановке с термосом и затуманенным от сна взглядом. Сердце будто провалилось в бездну, словно кто-то выдернул опору из-под привычного мира. Телефон разрядился — шнур, как на зло, ночью выскользнул из розетки. Воды в кране не было: плановое отключение, о котором Ольга, разумеется, забыла. На кухне — резкий звон: её любимая кружка с надписью **«Не сдавайся»** разлетелась на осколки. Осталось лишь молчание.
То самое густое, тяжёлое молчание, от которого в ушах начинает звенеть. Когда в квартире не слышно привычного шума, а только тихий выдох. И ты выдыхаешь тоже — не от облегчения, а потому что больше не в силах держать это в себе.
На работу Ольга, конечно, прибежала позже всех. Вбежала в офис с растрёпанными волосами, без макияжа и с пятном на рукаве пальто. Коллеги покосились. Кто-то фыркнул, кто-то поспешно сделал вид, что углубился в работу. Начальница вздохнула так, будто Ольга в очередной раз подвела всю вселенную. И день покатился под откос — будто кто-то дёрнул за ниточку, и всё начало расползаться.
Ольга не стала оправдываться. Просто села за компьютер, открыла нужную папку. Но внутри скреблось чувство беспомощности, будто на тело натянули узкую блузку: выглядеть надо прилично, а дышать невозможно. Казалось, мир шепчет ей: **«Ты же знаешь, что так быть не должно»**.
После обеда позвонили из школы: у сына — ссора с учителем. Требуют объяснительную, грозят разбирательством. Потом пришло смс из банка: карта в минусе, последний платёж не прошёл. А следом — фото от соседки: **«Это у тебя?»** На потолке расползалось мокрое пятно, как рана на и без того израненном дне.
К вечеру Ольга сидела на холодных ступеньках подъезда. Колготки прилипли к ногам, пальцы закоченели. Сумка разъехалась, будто её содержимое — это её душа, вывернутая наружу. День не просто не задался — он будто испытывал её, нажимая на больные места.
И вдруг рядом остановилась девочка. Худенькая, в очках, которые слегка съехали на нос, и с огромным рюкзаком за спиной.
— Тётя, вам очень грустно?
Ольга подняла глаза. Хотела отмахнуться, но не смогла. Вопрос прозвучал искренне, без намёка на жалость или осуждение.
— Да, — призналась она.
Девочка присела рядом, достала из рюкзака слегка помятое, но чистое яблоко и протянула обеими руками.
— Мама говорит, если кому-то плохо — надо поделиться. Хоть чем-то. Хоть яблоком.
Ольга взяла. Откусила. Сладкая мякоть с кислинкой напомнила сентябрь, школьные годы, запах первых листьев. В груди что-то отпустило. Не боль — просто шум, который наконец стих.
— Спасибо. А тебя как зовут?
— Маша. А вас?
— Ольга.
— Не грустите, Ольга. Всё ещё наладится. Просто сейчас — трудно.
Ольга кивнула. Едва заметно, но уже с проблеском улыбки.
Девочка встала, поправила рюкзак и ушла. Не оборачиваясь. Шла быстро, будто знала — сделала всё, что могла. Ольга смотрела ей вслед, и где-то внутри разгорался маленький, но упрямый огонёк.
Она поднялась. Вернулась домой. Сняла пальто. Позвонила сыну. Не ругать, а просто спросить, как он. Сказала **«прости»**, даже не зная за что. Просто захотелось первой произнести что-то доброе.
Потом налила воды коту Ваське. Подмела пол. Собрала осколки кружки. Казалось бы, мелочи — но впервые за день они наполнялись смыслом.
Наутро Ольга купила новую кружку. Аленькую, яркую, как уверенность в завтрашнем дне. И механический будильник — чтобы его тиканье напоминало: **«Ты жива. Время идёт — и ты вместе с ним»**.
Иногда мир рассыпается не громко, а по швам. А потом — собирается заново. Не теми же руками, не из тех же кусочков. Но собирается. С яблока. С чужого детского голоса. С мгновения, когда ты решаешь: **«Хватит. Пора жить»**.