Дочь-предательница, или как моя Акулина променяла разум на прихвостня
Когда моя Акулина впервые привела своего ухажёра в наш дом, в груди ёкнуло что-то тяжёлое. В этом самоуверенном молодчике, в его дешёвом лоске, в ухмылке до ушей — всё кричало о пустоте. Не муж — паяц: трещит без умолку, кудри ладит, а внутри — ветер. Бездельник, нытик, вечно недоволен. Работы меняет чаще, чем перчатки. То “копейки платят”, то “начальник — скотина”, то “график дурацкий”. Короче, кругом виноваты все — кроме него.
Я уговаривала дочь. Рыдала, умоляла, объясняла: муж — это опора. Но Акулина будто под гипнозом — не слышит ничего. Отец её только рукой махнул: “Сама нарвалась — пусть расхлёбывает”. Я пыталась смириться. Счастье ребёнка ведь дороже. Но как молчать, когда ты вкладывал в неё душу, а она теперь тащит за собой этого мешок с ленью?
Мы дали ей всё: МГУ, квартиру в центре, новую Ладу. Чтобы жила как у Христа за пазухой. А она — бац! — и в 24 года выходит за этого нытика, который не способен даже веник держать.
Свадьбу всё же отгуляли. Я была, но без радости — только ради дочери. Потом началась их “семейная жизнь”. Пока Акулина работала — ещё куда ни шло. Но как ушла в декрет — тут-то и началось. Звонки: “Мама, дай пять тысяч на молочку…” Конечно, давала. Дочь же. Но где в этой истории муж?
Оказалось, зять снова “в поисках себя”. И не потому, что работы нет — просто лень. Валяется на диване, в телефон тыкается, отмазки придумывает. Его родня из глухой деревни под Брянском, на свадьбу не приехали, помощи — ноль. Всё на нас.
Я терпела. Знала: скажешь что — сразу скандал. Но однажды не выдержала. Выложила всё как есть: “Ты, Витек, не мужик, а обуза. Не работать, не помогать — на кой ты сдался?”
После этого Акулина взвыла. Витька на пару месяцев “взялся за ум” — устроился куда-то. Но хватило его, как всегда, ненадолго. Снова ушёл — “атмосфера токсичная”, “начальник — псих”, “денег кот наплакал”. Акулина, как попугай, повторяет его слова: “Мама, ты просто не понимаешь…”
Пока в один день, привезя им целую сумку еды, я снова не увидела его перед теликом, а дочь — с младенцем на руках и синяками под глазами. Тут меня и прорвало: “Может, хоть таксистом пойдёшь? Машина-то есть!” Он посмотрел, будто я предложила чистить туалеты метлой. Мол, “не царское это дело”. А я спросила: “А дитё пеленать — царское?” В ответ — что “это бабья работа”.
Тут я и решила. Жёстко. Непопулярно. Но по-другому нельзя: “Или встаёшь с дивана, или помощи больше не жди. На своей шее тебя таскать не будем”. Акулина завелась, как шарманка: “Вы чёрствые! Я его люблю!” Да уж, три года этой “любви” — и никакого толку.
Дочь и внука не бросим. Всегда накормим, приютим. Но этот прилипала… С ним всё ясно. Муж поддержал: “Лучше одна, чем с таким хлюпиком”. Может, хоть теперь она очухается. Хотя бы ради ребёнка.
А пока… Учимся любить Акулину на расстоянии — чтобы не сойти с ума. Потому что если сама не очнётся — никто не поможет.
