Виктория Сергеевна долгие годы жила одна в уютной двушке в старом районе Рязани. Дом был крепким, соседи — душевными, весь район знал её в лицо. С годами она реже выходила дальше двора, где её приветствовали и стар и млад. Овдовела рано, но не роптала. Подняла дочь Катю, выучила, помогла с жильём, когда та вышла замуж.
Катя с супругом жили хорошо, растили сына Димку, а Виктория Сергеевна видела их лишь по праздникам. Не обижалась — понимала: у молодых свои заботы. Но всё рухнуло, когда муж Кати ушёл к другой. Бросил её с ребёнком и кучей долгов.
Сначала дочь держалась, потом сдалась. Денег не хватало, Димку надо было поднимать, да и себе хотелось выглядеть достойно. Подруга нашептала: пусть мать продаст квартиру и переедет к вам. Мол, и ей компания, и вам помощь. Катя быстро уговорила мать. “Что нам делить? Мы же свои”, — говорила она. Деньги от продажи — на учёбу внука, бабушка — в помощь.
Виктория Сергеевна, хоть и сомневалась, согласилась. Продала жильё, отдала деньги дочери, собрала вещи и переехала. Сначала всё было хорошо: готовила, убирала, встречала Димку из школы. Даже во дворе хвасталась соседкам: “Дети не бросили, взяли к себе”. Те слушали, а некоторые и завидовали — кому в старости не хочется чувствовать себя нужной?
Но через несколько месяцев радость сменилась горечью.
После развода Катя стала злой. Всю свою обиду вымещала на матери. Будто это она виновата в предательстве мужа. Сначала шли упрёки: “Зачем ты суп сварила? Я хотела жаркое!”, “Опять всё переложила — ничего не найду!” Потом — крики, хлопанье дверьми. “Не выходи, когда у меня гости”, — однажды бросила дочь. И Виктория Сергеевна поняла — здесь она не хозяйка и даже не мать. Она — гостья.
Димка, глядя на мать, стал грубить бабушке. Отворачивался, огрызался, а потом и вовсе перестал замечать. Как будто перенял это пренебрежение.
А она-то надеялась, что внук станет её отрадой. Что будут вместе читать, гулять, обсуждать школу. Вместо этого — ледяное молчание. И комок в горле каждый вечер.
Плакала тихо. Никому не жаловалась. Лишь изредка, выйдя во двор, садилась на скамейку и шептала старым знакомым: “Девоньки, не повторяйте моих ошибок. Лучше одна в своей квартире, чем среди родных — чужая”.
Теперь Виктория Сергеевна живёт как приживалка. Без права слова. Всё, что она принесла в этот дом, давно забыто. Деньги от квартиры растворились. Помощь — обесценилась. Осталась лишь её узкая комната с тем самым покрывалом, купленным ещё до переезда.
Она больше не улыбается. Только смотрит в окно, вспоминая, как когда-то пекла с Катюшей блины, как звенел её смех, как целовала маленького Димку в макушку. Раньше у них была семья. Теперь — просто стены и чужие глаза.
Что же случилось? Почему так вышло? Виктория Сергеевна не знает. Может, дочь сломалась. А может, и правду говорят: “На расстоянии — роднее”. Пока жили отдельно — были близки. Сошлись под одной крышей — и всё исчезло.
И каждый вечер она задаёт себе один вопрос: неужели это и есть благодарность за всю её жизнь, за помощь, за любовь? Или сама виновата, что поверила в эту сладкую ложь?
Вот такая история. Тихая. Без скандалов. Но с болью, которая глушит громче любых криков.
