**Дневник. Горечь неблагодарности**
В этом тихом городке на юге Урала, где стены хрущёвок помнят тысячи историй, моя жизнь, отданная дочери и внукам, обернулась пеплом. Я, Галина Степановна, оставила всё, чтобы поддержать Лену и её двойняшек, но стала здесь чужой. В моей же квартире теперь заправляет сын невестки, а я, как лишний чемодан, пылюсь в углу.
Когда у Лены родились Вероника и Арина, я без колебаний переехала из Челябинска в Екатеринбург. Бросила свою уютную двушку, которую сдавала, лишь бы быть рядом, готовить, убирать, нянчить малышек. Казалось — что может быть естественнее? Дочь с мужем, Сергеем, ютились в съёмной однушке, и я хотела облегчить их ношу.
Но всё пошло не так. У Сергея была старшая сестра, Татьяна, вечно сующая нос в их дела. Её сын, 23-летний Артём, внезапно объявился в моей квартире. «Временно, пока работу не найдёт», — уговорила Татьяна Лену. Я сопротивлялась: мой дом, мои стены! Но дочь взмолилась: «Мам, они же родня». Я сдалась, думая — вот подрастут девочки, вернусь.
Прошло три года. Внучки уже бегают, а я всё живу у дочери, сплю на раскладушке между игрушками. Мои дни — бесконечный круг пелёнок, кастрюль и пылесоса. Лена и Сергей кивают мне с усталой улыбкой, но я чувствую — я тут не мать, а бесплатная домработница. А моя квартира? Там теперь Артём.
Он не просто живёт — он устроил там бардак. Привёл какую-то Катю, они пьют чай с моих блюдец, окурки тушат о подоконник. Когда я приехала проверить, он фыркнул: «Галина Степановна, не парьтесь, всё норм». Но его «норм» — это отклеенные обои и мой сервиз, подаренный ещё мамой, в мусорном пакете. Коммуналку плачу я — с пенсии в 25 тысяч, иначе квартиру отнимет ЖКХ.
Я плакала Лене: «Это моё! Почему чужой парень там царит, а я тут как бомжиха?» Она вздыхала: «Мам, Татьяна же обещала, что он скоро съедет. Не начинай скандал». Её слова обжигали. Я отдала ей всю себя, а она защищает Артёма, а не меня.
Сергей отмалчивался. Татьяна же, когда я дозвонилась, хамски бросила: «Квартира пустовала, а Артёму где-то жить надо. Вам-то она зачем?» Я онемела. Всё, что у меня было, — мой дом, моя гордость, — превратилось в чужой притон. Ночью, глядя на спящих Веронику и Арину, я шептала: «Люблю вас… Но за что мне это?»
Соседка снизу, Марья Ивановна, шепнула про юриста, чтобы выставить Артёма. Но я в панике: если начну войну, Лена отвернётся. Они уже ворчат, что я «напрягаю». Разрываюсь между правдой и страхом остаться одной. Душа рвётся от боли: я всю жизнь для семьи, а теперь мне здесь — как собаке пятая нога.
Каждый день я варю борщи, гласлю распашонки, целую внучек в макушку — но меня будто нет. Лена не видит моих слёз, Сергей делает вид, что не замечает. А Артём с Катей ржут в трубку, когда я прошу заплатить за свет. Их хохот — как плевок в душу.
Не знаю, что делать. Простить дочь? Выгнать Артёма и лишиться семьи? Или сгорать в молчании? Внучки — моя отрада, но обида съедает изнутри. Мечтала быть бабушкой, а стала тенью. Мой дом, моё достоинство — всё украдено. А сил бороться уже нет…
