**Дневник Алексея Петрова**
Сегодня случилось нечто, перевернувшее мои представления о жизни. Началось как всегда. Заглянул к сослуживцу Дмитрию вечером — обсудить дела. А там скандал. Его жена Агафья собралась в театр с подругой Ульяной. Дмитрий заорал благим матом, что дома бардак: посуда немыта, рубашки не поглажены. Схватил Агафью за руку, на запястье след остался. Она пыталась объяснить: целый день дома сидела, все переделала, один вечер для себя хочет.
— Для себя?! — фыркнул Дмитрий. — Кто тебя кормит, крышу над головой дает? Я с работы пришел, есть нормально хочу, а не бутерброды твои!
Агафья молча пошла на кухню. Видно было — внутри все сжалось. Интересно, глядя в окно, видела ту соседку? Выгуливала собаку, смеялась, свободная… Казалось счастливой. А тут Дмитрий опять рявкнул: «Заснула там?» Она испуганно отозвалась, котлеты на сковороде переворачивала. Дмитрий на пороге встал: «Завтра ко мне Семеныч придет. Так что никуда не шляйся. Чай нам подашь». Агафья робко: «Но завтра суббота, мы с девочками в кафе…» — «Какие девочки? Тебе сорок три, не детский сад! Хватит глупостями маяться! Твое место — дом, семья!»
Поставила тарелку, села напротив. Видно ела без аппетита. «Дима, а почему так? Раньше не был таким… В театр ходили, цветы дарил…» Он лишь рукой махнул: «Раньше ты моложе была, красивее. А сейчас что? Раздобрела, постарела, одеваешься как попало. Стыдно с тобой на люди показаться!» Слова — хуже оплеухи. Агафья встала убирать. На глазах слезы, но сдерживается. Не дает повод.
За обедом назавтра с Семенычем тот сказал Дмитрию: «Жена-то у тебя золото! Молчит, знает свое место. Моя бы трепач начался!» Дмитрий доволен: «Ага, приучил. Бабе сразу рамки ставить, не то головой об стену биться».
— Правильно! — поддакнул Семеныч. — Сейчас все независимостью мнят себя!
Агафья в кухне с тарелкой замерла. Гордится, значит? «Воспитывает» ее?
— Дима, ты меня любишь? — вдруг спросила она после.
— С чего такой вопрос? Конечно. Разве стал бы терпеть, если б не любил?
— Терпеть… Раньше говорил, без меня жить не можешь.
— Раньше было раньше. Мы не дети, чтоб в любовь играть. Быт, обязанности, ответственность — вот настоящая любовь.
Видел потом ее. На весах стояла, на себя в зеркале смотрела боязно. Испуганные глаза. Димка заорал: «Где ужин?!» Она откликнулась: «Иду!» Но тональность… не та. За столом он придирался: мясо сухое, салат невкусный, она серая стала, волосы как пакля. Стыдно с ней, мол.
— Зачем так? — голос дрожал. — Я стараюсь, дом веду…
— Стараешься? — зло усмехнулся. — Да без меня б ты на улице была! Кому такая старая да толстая нужна? Хорошо еще я терплю!
Щелкнуло что-то в ней. Словно затвор камеры.
— Хватит, — тихо сказала. Потом тверже: — Хватит так разговаривать. Не собака я.
Дмитрий опешил. Вскочил, схватил за плечо: «Не уходи! Ты куда?!» Она посмотрела в глаза: «Отпусти. Или уйду. Навсегда». Он отпустил, фыркнул: «Куда, смешная? Квартира моя, работа твоя копеечная (10 тысяч ₽ в месяц — смех!). Через неделю на коленях приползешь!» — «Может быть. А может, и нет».
Пошла в спальню, сумку достала. Он ворвался: «Цирк прекрати!» — «Не цирк. Моя жизнь». — «Какая жизнь? Ты всегда никем была! Серой мышью!» — «Была. Больше не буду».
Закрыла сумку, куртку надела. В голосе Дмитрия вдруг страх: «Стой «Постой! Поговорим!» — «Не о чем. За вещами завтра приду». У двери обернулась. Он стоял растерянный. «Агаф, не уходи! Люблю же!» — «Нет. Не любил. Привык к тому, кого можно унижать». — «Мы же семья! Общая жизнь!» — «Была. А теперь у меня своя».
Вышла. Вечер весенний, яблони цветут. Позвонила Ульяне: «Можно приехать? Да, навсегда».
Ульяна позже рассказывала: «Сидели на кухне, плакала Агафья. Говорила: страшно, ничего не умею, кроме как женой быть». Ульяна ответила: «Ерунда. Умеешь быть собой. Главное — научишься».
Трудные были недели. Дмитрий названивал, угрожал, цветы на
И теперь, каждое утро, проснувшись в своей маленькой солнечной квартире, Валерия Иванова наливает себе крепкий кофе, смотрит на Москву за окном и тихо улыбается, ощущая подлинный вкус свободы и своего возрожденного “я”.