— Кать, ну вот честное слово, если этот Виктор Семёныч ещё раз затопает сверху, я жалобу напишу — за издевательство! — Сергей, стоя в коридоре, зло оттирал следы от лап пса с линолеума. Голос дрожал от злости, а майка прилипла к спине, хотя вечер был прохладный. Бим, виновато виляя хвостом, грыз старую резиновую игрушку у порога.
— Сереж, тише, малыши спят, — Катя, сидя на диване с вязанием, устало провела рукой по лбу. Спицы замерли, а на коленях лежала недовязанная варежка для Алёнки. — И не надо жалоб, это слишком. Он просто… вредный. Я с ним поговорю, попробую объяснить.
— Объяснить? — Сергей швырнул тряпку в таз, глаза сверкнули. — Он вчера в подъезде орал, что Бим «воняет» и «цветы давит»! Кать, наш пёс даже к клумбам не подходит!
— Знаю, знаю, — Катя отложила вязание, голос мягкий, но напряжённый. — Но он же сосед, Серёж. Устроим войну — житья не будет. Я пирог испеку, может, смягчу его.
Сергей фыркнул, глядя на Бима, который уронил игрушку и теперь лизал пол.
— Пирог? — покачал головой. — Ладно, попробуй. Но если ещё одну бумажку в управу напишет — я не сдержусь.
Катя и Сергей, молодая семья с двумя детьми — восьмилетним Васей и шестилетней Алёнкой — жили в этой хрущёвке уже пять лет. Заведя Бима, мечтали о весёлых прогулках и детском смехе, но педантичный сосед сверху, Виктор Семёныч, объявил щенку войну. Теперь подъезд стал полем битвы, а в воздухе витали не только собачьи ароматы, но и вечные претензии.
***
Всё началось через неделю после появления Бима. Катя, возвращаясь с утренней прогулки, заметила, что петуньи в кадках у подъезда, которые Виктор Семёныч поливал с фанатизмом, были вытоптаны. Подумала — дворовые ребятишки, но вечером в дверь постучали. На пороге стоял Виктор Семёныч — сухопарый, в отглаженной рубашке, с блокнотом и ручкой, будто следователь на задании.
— Екатерина Николаевна, это ваш пёс мои цветы помял? — голос сухой, очки блестят под тусклым светом лампочки. — Три года выращивал, а теперь грязь вместо клумбы!
— Виктор Семёныч, простите, — Катя растерялась, придерживая Бима за ошейник. — Но он всегда на поводке, мы следим. Может, кто-то другой?
— Другой? — Виктор Семёныч прищурился, делая пометку в блокноте. — В подъезде псиной воняет, следы лап на каждом этаже, а вы — «другой»! Уберите собаку, а то жалобу напишу!
Катя натянуто улыбнулась, закрывая дверь. Бим, не понимая, ткнулся носом в её колени. Вечером рассказала Сергею, который чистил картошку на кухне.
— Он что, с катушек? — Сергей швырнул нож, лицо покраснело. — Бим даже в подъезде не гавкает! Надо поговорить с ним, Кать, без церемоний.
— Не надо, — Катя покачала головой, помешивая суп. — Он одинокий, вредничает от тоски. Я попробую задобрить — пирогом.
***
На следующий день Катя испекла шарлотку и постучалась к Виктору Семёнычу. Дверь открылась — запах лаванды и стерильная чистота: ни пылинки, ни лишней вещи, только фикусы на подоконнике, старый проигрыватель и идеально застеленная кровать.
— Виктор Семёныч, пирог принесла, — Катя улыбнулась, протягивая свёрток в фольге. — Можно поговорить про Бима? Он не виноват в цветах, мы за ним следим.
— Пирог? — Виктор Семёныч принюхался, но взял свёрток, будто проверяя на бомбу. — Хитро, Екатерина Николаевна. Ладно, заходите, но ненадолго. Ваш пёс лает утром, пачкает подъезд, воняет. Это недопустимо!
— Он почти не лает, — Катя старалась говорить мягко, садясь на краешек стула. — И следы мы убираем. Может, дети натоптали? Или кто-то другой цветы помял?
— Дети? — Виктор Семёныч хмыкнул, открывая блокнот. — У детей лап нет. Уберите пса, или меры приму.
Катя ушла, поняв — пирог не сработал. А вечером в подъезде появилось объявление каллиграфическим почерком: «Просьба убрать собаку из подъезда! Портит цветы и нарушает порядок! В.С.». Сергей, увидев это, побагровел, сорвав листок.
— Это война, Кать! — тыкнул пальцем в бумагу. — Сейчас пойду и выскажу ему всё!
— Серёж, не надо, — Катя схватила его за руку, пока он натягивал кроссовки. — Давай ещё раз попробуем. Если не выйдет — подумаем.
***
К концу недели стало невмоготу. Виктор Семёныч стучал в потолок каждый раз, когда Бим гавкал, даже если это был короткий лай на звонок. Клеил новые объявления: «Собака воняет!», «Следы лап — беспорядок!», а однажды позвонил в управу, жалуясь на «антисанитарию». Катя, возвращаясь с прогулки, застала его за измерением следов линейкой — как криминалист на месте преступления.
— Виктор Семёныч, что вы делаете? — замерла, держа Бима на поводке.
— Доказательства собираю, — поправил очки. — Эти следы — от вашей собаки, ровно пять сантиметров! В управу отправлю!
— Это не Бим, — Катя повысила голос, терпение лопалось. — У него лапы меньше, он же щенок! И цветы он не топтал, мы во дворе гуляем!
— Не он? — фыркнул, записывая. — А кто? Привидение? Уберите пса, или до суда дойду!
Катя вернулась, кипя от злости. Сергей, услышав рассказ, швырнул газету на стол.
— Хватит, — вскочил. — Сейчас пойду и скажу ему пару ласковых! Или в суд подам за клевету — пусть докажет!
— Серёж, успокойся, — Катя схватила его за руку. — Мы найдём способ. Но без скандала.
***
Через день КаНа следующее утро Виктор Семёныч, к всеобщему удивлению, сам принёс им банку мёда и, кряхтя, потрепал Бима по загривку, пробормотав: “Ладно, ваш пёс не виноват — это мой Мурзик всё время цветы копает, придётся ему на балконе жить”.
