Три письма без обратного адреса
Было безмолвно, ни дуновения ветра, ни шороха листвы, ни птичьих трелей — словно сама природа затаилась в вечном молчании. Люди вокруг открытого гроба и зияющей могилы стояли, не шелохнувшись. Алевтина крепко держала отца под руку. Он стоял сгорбленный, растерянный, уставившись на лицо мамы.
Неподалёку — друзья родителей: Людмила и её муж Виктор. Алевтина знала их с детства и всегда называла просто по именам. Людмила прикладывала платок к глазам, а её муж смотрел куда-то вдаль, избегая взглядов. Напротив расположились трое коллег мамы с покрасневшими носами и опухшими от слёз веками. И ещё люди, незнакомые Алевтине. Но раз пришли — значит, знали маму.
Уже никто не подходил прощаться, не говорил слов соболезнования. Все давно попрощались в морге, там же отслужили панихиду. Теперь просто ждали конца церемонии.
Алевтина скользнула взглядом по могильщикам. Один, видимо старший, вопросительно посмотрел: «Пора?» Она едва кивнула. Пора. Мужчины подхватили крышку, прислонённую к берёзе, и направились к гробу.
— Все простились? Закрываем, — буркнул старший.
Но тут раздался тихий, но властный голос:
— Подождите!
Все обернулись. К гробу приблизился высокий широкоплечий мужчина в чёрном длинном пальто и шляпе с широкими полями. Рабочие замерли с крышкой в руках. Незнакомец положил на грудь усопшей две белые розы, затем накрыл её сложенные ладони своей рукой, будто пытаясь согреть. Так он простоял несколько минут, а окружающие лишь переглядывались. Один из могильщиков кашлянул, торопя его. Мужчина медленно убрал руку и отошёл в сторону. Крышку закрепили винтами, и гроб опустили в землю. Алевтина первая бросила горсть рыхлой почвы.
Пока рабочие засыпали могилу, девушка искала глазами того человека — но он бесследно исчез. Когда на свежем холмике установили крест и венки, люди потянулись к выходу. Алевтина с отцом остались вдвоём.
— Пап, пойдём, — тихо сказала она, и он безропотно позволил увести себя.
По дороге она не переставала думать о незнакомце. Пришёл незаметно, исчез так же. Шляпа скрывала лицо — она разглядела лишь гладкий подбородок и, возможно, очки.
Поминки устроили в кафе неподалёку от дома. Алевтина не могла проглотить ни куска. Она изнемогала от усталости и ждала лишь одного — чтобы этот кошмар поскорее закончился. Наконец гости разошлись. Они с отцом ушли последними. Девушка, как и прежде, придерживала отца под руку, а в другой сжимала мамин портрет в рамке — точь-в-точь такой же, как на могиле.
— Ты как? — спросила она.
Отец лишь молча кивнул.
— Пап, а кто тот мужчина у гроба? — не удержалась Алевтина.
— Откуда мне знать.
В его голосе мелькнуло раздражение. Остаток пути прошли молча. В квартире всё ещё пахло лекарствами и болезнью, хотя все окна были нараспашку.
Отец сразу лёг на диван, закрыв глаза. Алевтина накрыла его пледом и села рядом.
Взгляд невольно скользнул к двери в комнату, где ещё недавно лежала мама. «Отмучилась», — мысленно повторила она слова, которые сегодня слышала от всех. Отмучились все. Мама — от невыносимой болезни. Алевтина — от бесконечного страха и ожидания конца. Отец — от бессилия что-либо изменить.
Слёзы подступили к горлу. Она вышла на кухню, уронила голову на сложенные руки и зарыдала втихомолку.
Боль постепенно притупилась. Алевтина убрала из комнаты все следы болезни. Она ходила на лекции, но внутри была пустота.
Отец молчал дни напролёт, шаркая тапками, словно старик. Это выводило её из себя. Он всем видом показывал, как ему тяжело. А ей разве легко? Она потеряла мать. Теперь на её плечах — весь дом и забота об отце.
— Пап, что с мамиными вещами делать? Мне они не подходят, — как-то спросила она, просто чтобы разговорить его.
— Не знаю. Отдай кому.
Легко сказать. Кому? В выходные она занялась разбором гардероба. Что попрочнее — отложила, остальное собрала в мешки и выбросила. Жалко не было, только неловко.
Обувь мамы тоже не подошла — размер не совпадал. Старые туфли оставила у мусорки — может, кому пригодятся. В одной из коробок она нашла новенькие белые лодочки. Выбросить рука не поднялась. Примерила — велики. Стала убирать обратно и заметила на дне три пожелтевших конверта почти двадцатилетней давности. Два — адресованы маме с разницей в месяц, третий — на два года позже. Все три — без обратного адреса.
Зачем мама прятала их здесь? Почему не выбросила? Читать чужие письма нельзя… но мамы больше нет. Может, нет и того, кто их писал. Алевтина продолжала разбирать вещи, но мысли крутились вокруг конвертов.
Нет, покоя не будет, пока не прочтёт. Если бы там была тайна — мама вряд ли сохранила бы их. А может, специально оставила, чтобы она нашла? Конверты лежали неглубоко — не спрятаны, а словно подождали своего часа.
Девушка отвергла сомнения и вскрыла первый конверт.
…Ты моё счастье. Не успел уехать, а уже тоскую… Благодарю за то, что ты была в моей жизни. Думаю о тебе каждую минуту, люблю…
Ясно. Письмо от влюблённого, расставшегося с ней.
Второе письмо:
…Боялся этого, но ожидал. Спасибо, что сказала… Ты же знаешь, я женат, детей не брошу… Ты молода, всё впереди. Если решишь оставить ребёнка — сообщи. Буду присылать деньги. Не отвергай — это самое малое, что могу…
Дальше — строки о любви, о том, как поздно они встретились…
Третье письмо:
…Виноват, но что поделать?.. Назвала дочь Алевтиной? Уезжаю. Не знаю, вернусь ли… Живи. Ты свободна. Не жди. Обещай сохранить нашу тайну. Письма сожги…
Ни подписи, ни имени. Лишь раз мелькнуло её имя. И… галочка, похожая на птицу.
Значит, отец — не родной. Есть другой. Мама любила кого-то до негоИ когда спустя годы Алевтина сожгла те письма на рассвете у реки, пепел разлетелся по воде, унося с собой последние тайны.
