Пять лет мои сыновья не подавали признаков жизни, но стоило мне заикнуться о передаче квартиры племяннице — явились мгновенно, будто по волшебству.
У меня два сына, три внука, две невестки — а жила я, как в пустыне. Лишь упомянула, что хочу оставить жильё племяннице, и тут же все вспомнили, что у них есть мать. Примчались, подняли шум. Стало ясно — им важно не я, а квадратные метры.
Когда родились мои мальчишки, я думала — вот моя опора в старости. Ошибалась. Заботится обо мне не кровный сын, а племянница, у которой, между прочим, есть свои родители — мой брат и его супруга.
Наверное, мы с мужем где-то оступились, не сумели воспитать их достойными. Пока отец был жив, хоть изредка заглядывали. А как его не стало — растворились в воздухе. Пять лет — ни звонка, ни весточки.
Живут они, между прочим, в том же городе. Да, не за соседним забором, но всего сорок минут на троллейбусе. Оба семьянины, дети, быт. У меня двое внуков и внучка, которую я даже в глаза не видела. А мне одной нелегко — ноги ноют, после перелома еле передвигаюсь. Дозвониться до них — подвиг. Вечно одно: *«Скоро заедем, скоро поможем»* — но обещания так и остаются в воздухе.
Когда соседи залили кухню, я решила попросить помощи — всего-то штукатурку подправить. Позвонила одному — пообещал. Второму — то же самое. Никто не пришёл. Пришлось звать мастера. Заплатила не считая — деньги дело наживное. Но сердце сжалось: неужели я чужая для своих детей?
Потом сломался холодильник. Я в технике не разбираюсь, а продавцы пенсионеров любят обманывать. Попросила сыновей — пусть сопроводят, помогут выбрать. В ответ услышала: *«В магазине тебе всё объяснят»*. Пришлось звонить брату — приехала его дочь с мужем, всё уладили.
А потом пришла пандемия. Сыновья стали звонить раз в месяц, спрашивали: *«Ну как ты там?»* — и всё. Наставляли: *«Не выходи, заказывай продукты на дом»*. А как — не объяснили. Племянница же сама всё показала. Она родителям каждый день звонит, лекарства привозит, заботится. И меня не бросила.
Осознав, что родные дети забыли меня, она стала навещать, звонить. Помогала по дому, убирала, готовила, сидела у моей кровати, когда болела. Да просто заходила — чай попить, поговорить. На все праздники звала к себе: у неё своя семья, брат, родители — и я. Её дочка зовёт меня бабушкой.
И я подумала: почему бы не оставить квартиру ей? Она ничего не просит, но делает всё от сердца. Это не «подарок» — это благодарность.
Собиралась уже к нотариусу, как вдруг позвонил старший сын. Спросил, куда направляюсь. Я честно ответила. И началось: крики, обвинения, будто я рехнулась. Выслушала — и поехала дальше.
А вечером — стук в дверь. Стоят оба сына. Привели внучку. Принесли пирог. Казалось бы — чудо. Но фокус в том, что дело не в любви. Быстро перешли к сути: *«Племянница тебя выгонит, она чужая, а мы — твоя кровь, как ты можешь отдавать квартиру не родным?»*
Я посмотрела на них, послушала — и сказала: *«Спасибо за заботу, но решу сама»*. Они рассвирепели, хлопнули дверью. На прощание пообещали, что больше внуков мне не видать, да и помощи ждать не стоит.
А я и не жду, родные мои. Пять лет вас не было — и ничего. А теперь явились, только когда квартирой пахнуло. Вы сами стали мне чужими. Оставлю жильё племяннице. Если однажды она и правда выгонит меня — что ж, мой выбор. Но я в неё верю. У неё есть сердце. В отличие от вас…
