СВЕЧА НА ВЕТРУ
Маргарита Сергеевна сбросила тонкие перчатки и респиратор в жестяной таз и, обессиленная, вышла из операционной. Это был один из тех случаев, когда на волоске висела человеческая жизнь. Пациент — Сергей Петрович Морозов, старик с изношенным сердцем, — чудом пережил наркоз.
Теперь оставалось только ждать…
Ночь Маргарита не сомкнула глаз. Лежала на жесткой койке в ординаторской, уставившись в потолок. Облупившаяся побелка тянула её в себя, словно отголосок той далёкой деревеньки Заозёрье под Архангельском, где когда-то началась её взрослая жизнь.
Она закрыла глаза, и время повернуло вспять. Ей снова девятнадцать, она стоит у покосившейся часовни — древней, деревянной, с чёрными от копоти стенами и колоколом, застывшим в пустом проёме.
Тогда, после института, её отправили в глушь. Там она впервые поняла, что значит жить среди бескрайних снегов, ледяного безмолвия и людского равнодушия.
В ту часовню она зашла однажды, будто ведомая невидимой силой. Внутри пахло сыростью, тленом и воском. Она поставила свечу, надеясь ощутить хоть каплю тепла.
— Что гложет душу, сестрица? — раздался голос сзади.
Перед ней стоял молодой священник — отец Никифор.
— Так, постоять… — ответила она с натянутой улыбкой.
С тех пор она приходила чаще. Их разговоры были долгими и тихими. Он казался ей родным — мудрым, проницательным. Будто видел её насквозь.
Однажды она прошептала:
— Сегодня день рождения отца. Он был офицером. Погиб в 1921-м, под Ростовом…
Она не знала, что это станет роковой ошибкой.
В ту же ночь в её дверь вломились. Маргарита накинула халат, открыла — и всё кончилось.
Обыск, мат, крики. Отец Никифор оказался осведомителем. Он сдал её за «контрреволюционные» разговоры.
В камере её не били сразу. Сначала был допрос. Следователь — невысокий, с проседью, с глазами, уставшими от жизни.
— Садись. Я — Владимир Семёнович Лебедев. Не бойся, — тихо сказал он. — Не все здесь звери. Хотя время такое — человек как свеча на ветру. Дунуло — и нет его…
Он не поднял на неё руку. Смотрел с грустью.
— Вытащить тебя я не смогу, Риточка. Но и в лагерь не дам угодить. Попробую устроить ссылку. Молись, чтобы больше никто к твоему делу не прицепился.
Так она оказалась в Заозёрье.
Туда вела одна дорога — заснеженная, прямая, как нож. Зима стояла лютой.
Сначала никто не пускал её на порог — ссыльных боялись. Она стучалась в каждую избу, и каждый раз слышала за дверью «Уходи!» или мертвую тишину.
— Людей найдёшь и на краю света, — вспомнились ей слова Лебедева.
Дверь открыла лишь одна — Агафья, молодая вдова.
— Заходи. Только не высовывайся.
Так Маргарита осталась у неё. Копала грядки, лечила селян, нянчила детей и скотину. Люди понемногу оттаивали.
Прошло два года. Каждые две недели она шла отмечаться в райком. Начальник, Иван Фёдорович Волков, молча тыкал печатью в журнал, даже не глядя на неё.
На третьем году всё перевернулось.
Был вечер. Метель.
У дома Агафьи остановились сани. Ворвался Волков, весь белый от снега.
— Дочка помирает. Помоги.
Маргарита схватила сумку. Они примчались в его дом.
На кровати лежала девочка лет шести. Лицо землистое, глаза ввалились, дышала еле-еле. В углу сидела врач из райбольницы.
— Дифтерия, — равнодушно бросила та.
— Скальпель есть?
— Из города привезут. Через часов пять.
— Через пять часов её не будет, — резко сказала Маргарита. — Нужен нож, свеча и спирт.
Волков метался, как угорелый, принёс всё. Маргарита обожгла нож, ввела его в горло ребёнка — гной хлынул фонтаном.
Всё лицо залило желтой жижей. Жена Волкова с воплями бросилась на неё — царапала, била кулаками. Он оттащил её.
Ночь Маргарита провела у постели девочки. К утру Машенька задышала ровнее. Через день уже смеялась.
Перед уходом мать подошла к Маргарите.
— Прости. Я думала, ты… а ты её спасла. Возьми, — она сунула ей узел с хлебом, вареньем и вышитыми полотенцами.
Волков потом приезжал ещё. Привозил муку, сало. Печати в журнале больше не требовал. Оказался не каменным — просто жизнь заставила очерстветь.
Через год Маргарита вернулась в город. Защитила диссертацию, вышла замуж, родила детей.
Прошли годы.
Однажды, бродя по городу, она вышла к той самой часовне. Всё изменилось: отреставрировано, чисто, пахнет ладаном.
Вошла. Пусто. Монашка подметала пол.
— Отец Никифор здесь?
— Его нет. Погиб. Машина. Пять лет назад.
Маргарита взглянула на молодого священника.
— Вы одна из тех, кого он предал? — тихо спросил он.
Она кивнула.
— Господь не прощает зла, совершённого под Его кровом, — прошептал он.
Она поставила свечу — за отца, за свою юность, за всю боль.
Однажды к ней на приём записался старик.
— Рак желудка. Слабое сердце, — читала она историю болезни. — Имя: Сергей Морозов.
Она подняла глаза — и застыла. Это был он. Тот самый следователь.
— Риточка? — узнал он её. — Не может быть…
Они говорили долго. Он рассказал, что через год и его посадили — донесли. Отсидел семь лет.
— Ну что, доктор?
— Шансы малы, Сергей Петрович. Но будем бороться.
Ночью она не спала. Позвонила в отделение.
— Как Морозов?
— Держится, — ответила дежурная.
Маргарита вышла на балкон. Июнь. Розовая заря. Угасающие звёзды.
И в тот миг она почувствовала — свеча его жизни ещё не погасла. И, быть может, не погаснет ещё долго…
