Сын больше не говорит со мной… И я не понимаю, когда он стал мне чужим.
У меня только он — мой свет, моя радость, мой смысл. Ему тридцать, мне — за шестьдесят. Всю себя я отдала ему. Ради него надрывалась на работе, молилась ночами, не жалела сил. Сын от первого брака. Теперь у него своя семья: жена, недавно появилась внучка — наше сокровище. Казалось бы, счастье рядом: живём через двор. Но нет… Между нами — пустота.
Раньше было иначе. Он забегал просто так, пил чай, советовался. Я чувствовала — нужна ему. А теперь — стена. Он холоден, будто я его предала. Обида висит между нами, но в чём она — не знаю.
Пробовала спросить у него — молчит. У невестки — та лишь качает головой: «Разберитесь сами». Но как, если он убегает от разговоров?
В детстве он болел часто. Я тянула всё одна. Второй муж — добрый, но слабый. Сын его отцом не признавал, да и тот не настаивал. Я была и мать, и отец. Через что мы только не прошли: дурные компании, подозрения, бунты… Мне приходилось быть жёсткой. Не из злости — из страха. Боялась потерять. Не идеальная мать — да. Но я никогда не сдавалась.
А теперь… Всё рухнуло из-за ерунды. Попросила помочь с компьютером. Раньше бы помог без вопросов. А тут — вздохнул, позвал жену и ушёл. Даже пирожки мои не взял. И с тех пор — тишина.
Ждала: остынет, вернётся. Но месяцы идут — ничего. Даже о поездках узнаю от чужих. Внучку вижу, только если невестка приведёт. Та вежлива, но холодна. О сыне спрашиваю — в ответ: «Это между вами».
Звонить перестала — боюсь быть навязчивой. Думала, дам ему space, соскучится. Но чем дольше молчу, тем дальше он.
Самое страшное — не злость, не обида. Самое страшное — это пустота. Равнодушие. Будто я исчезла. Не звонит, не спрашивает, как здоровье. Даже когда в больнице лежала — не знал. Невестка случайно сказала.
Я не лезла в их семью, не грубила. Помогала, когда просили. Деньги давала, поддержку. Разве не заслужила хоть слова?
Ночами ворочаюсь, перебираю каждую встречу. Где ошиблась? Чем обидела? Или просто стала ненужной?
Говорят, дети отдаляются. Но не так же… Не до полного молчания. Я ведь не чужая. Я — его мать.
Теперь будто хожу по битому стеклу. Смотрю на его детские фото, рисунки — и не верю, что этот смеющийся мальчик теперь глядит на меня, как на врага.
Мне не надо богатств, подарков. Мне нужно лишь его «привет, мам».
Как его вернуть, если он не хочет? Что сказать, если не слушает? Или… смириться? Но как жить, если сердце рвётся на части, а родная кровь ведёт себя, будто тебя нет?
