**Дневник. 12 мая.**
В нашем забытом богом селе под Вологдой, где метели воют, будто тоскуют по чему-то давно утраченному, мы с Марфой снова ждали сына зря. Сердце ныло, но злиться уже не хотелось — привыкли.
— Не приедет, — пробормотала Марфа, глядя через заиндевевшее окно. — Опять Людмила не пустила.
— Ну и что на этот раз? — проворчал я, Герасим. — Вы с ней и раньше как кошка и собака.
Марфа только рукой махнула. Голос у неё дрожал, но слёз не было — всё выплакано давно. — Раньше хоть изредка навещал, а теперь… У невестки вечно причины найдутся. Крыша течёт, а сын не может выбраться даже на выходные.
Иван, наш сорокалетний, перебрался в Москву лет двенадцать назад. Был мастером на все руки, теперь — начальник цеха. Женился на Людмиле, купил квартиру.
— Сам красил, клеил, гвозди забивал, — вспоминала Марфа. — А она только командовала. Поженились поздно, ей было под сорок. Неудивительно — сварливая, как мартовская кошка. Мы с ней сразу друг друга не взлюбили.
— Да кому она нужна с таким норовом? — бухтел я. — Чего Иван в ней нашёл?
Людмила родителей мужа на дух не переносила. Раз в год — не чаще — разрешала ему к нам приезжать. В этот раз Иван обещал в мае помочь с крышей. Но Людмила, как всегда, спутала все планы.
— Беременна, — горько усмехнулась Марфа. — Боится одна остаться. Хотя медсестра, не ребёнок! Ещё за две недели начала ныть, хотя билеты куплены.
— И как оправдалась? — спросил я, хотя всё уже было ясно.
— Сначала про страх одиночества, потом… — Марфа замолчала, покусывая губу.
— Чего ещё? Что, он ей на поводке? У неё же отец с матерью рядом!
— Её родители тут дело испортили, — вздохнула Марфа. — Была у них золовка, муж к родне ездил — а потом развод подал. Вот теперь и Людмилу пугают: мол, Иван такой же.
— Да что за бред! — вскипел я. — Иван — не дурак, он семью не бросит! Да и чего ей стоило с ним приехать?
— Приехать? — Марфа закатила глаза. — Она скорее в прорубь прыгнет, чем к нам. Ты же знаешь, как она нас терпеть не может.
Я вспомнил, как однажды сам попытался поговорить с невесткой. Зря.
— И что сказала? — спросил, хотя догадывался.
— Что мы эгоисты, что тянем его от семьи, — голос жены задрожал. — Что муж должен думать о жене и ребёнке, а не о стариках. И что наш дом ей — как прошлогодний снег.
— Ну и стерва! — я стукнул кулаком по столу. — А Иван?
— Юлил, оправдывался, — Марфа махнула рукой. — Боится её взбучки, вот и молчит.
Я не сдержался, набрал сына. — Хватит! — орал в трубку. — Больше не жду! Найму рабочих, а ты сиди под бабьим каблуком!
Марфа молчала, но глаза её были мокрыми. Я знал — ей больно. Мы всю жизнь горбатились, чтобы ему помочь, а теперь даже крышу чинят чужие руки. Но хуже всего — чувствовать, что сын стал чужим. Людмила ясно дала понять: мы — лишние.
Марфа мечтала, чтобы он приехал, обнял её, как в детстве, и мы бы вместе починили дом, вспоминая старые шутки. Вместо этого — тишина.
**Вывод.** Дети вырастают. И если невестка решила, что её семья важнее, — тут уже ничего не поделаешь. Остаётся только глотать обиду и надеяться, что когда-нибудь он очнётся.
