Сердце сжималось от боли и гнева, когда я слушала молчание мамы в телефонной трубке. На кухне пахло свежезаваренным чаем, за окном кружились снежинки, а в горле стоял ком. «Мама, ну как ты могла? — голос дрожал. — О чём ты думала, отдавая половину дома тёте Гале? А теперь она ещё и в наши комнаты переселиться хочет!» Тишина на другом конце провода резала, как нож. Раньше её доброта казалась мне добродетелью, но сейчас я поняла — она разрушила нашу семью.
Всё началось после развода тёти Галины. Мама, Надежда Петровна, не смогла оставить сестру в беде — пустила её в бабушкин дом в деревне. Дом был старый, но крепкий: первый этаж — наш, второй пустовал. «Поживёт немного, оклемается», — успокаивала мама папу, Алексея Николаевича. Но тётя Галя будто приросла к месту. А потом случилось то, что до сих пор не укладывается в голове — мама оформила на неё половину дома. «Она же кровь от крови, как я её выгоню?» — оправдывалась мать, когда отец хмуро молчал.
Я тогда только переехала в Москву, строила карьеру, не вникала в их разборки. Но видела, как папа запивал горе стаканом чая с лимоном, бормоча: «Дом — это корни. Отдашь корни — дерево засохнет». Мама же вещала о семейном долге, пока тётя Галя обживалась на втором этаже.
Прошли годы. Папа умер, мама перебралась в Питер, а я с мужем Дмитрием и детьми вернулась в родные стены. Но вторая половина дома, как тень, преследовала нас. Тётя Галя, так и не нашедшая работу, превратилась в вечную просительницу: то лекарства дорогие, то крышу протекает. Я терпела — родня ведь. Но вчера она перешла черту: «Давайте я к вам перееду, у вас печка лучше греет!» Когда я отказала, она вспомнила все «благодеяния»: якобы вынянчила меня, пока мама на работе пропадала. Враньё! Она вечно валялась на диване с бутылкой «Белавиа».
Звонок маме стал последней каплей. «Дочка, ну она же не чужая», — заныла та. «Ты сама её к этому приучила! — выкрикнула я. — Почему полдома ей отдала? Теперь она чувствует себя хозяйкой!» Мама залепетала что-то про благие намерения, но я-то знала — она просто боится признать ошибку.
Теперь я разрываюсь. Надо бы тётю выставить, но жалко — всё же тётка. Дмитрий рвёт и мечет: «Мы здесь вкалываем, а она как царица!» Даже продать дом думали, но как? Здесь папина банька, яблони, что он сажал…
Иногда представляю: не отдай мама половину — может, тётя Галя нашла бы работу, вышла замуж? Но нет, она выбрала путь нахлебницы. А может, я слишком жёсткая? Но когда она снова завела шарманку про «у вас тут теплее», во мне что-то надломилось.
Вчера мама пообещала «поговорить». Не верю. Её доброта сломала папу, а теперь ломает меня. Пора ставить ультиматум: либо тётя уезжает, либо мы подаём в суд. Пусть даже мама назовёт меня чудовищем. Хватит быть жертвой чужих решений — пора защищать свой дом.
