Почти счастье — но только почти
— Опять задерживаешься? — голос Влада в трубке звучал так, будто доносился не из соседней квартиры в московской многоэтажке, а из другой вселенной, где уже давно стемнело, а лужаги затянули асфальт, как старый бабушкин платок.
— Да, часов до десяти, а то и позже. Опять проверка, логисты всё напутали, — ответила Таня, включив громкую связь и помешивая ложкой чай, который уже давно остыл. Рядом лежала стопка бумаг — даже не открытых.
— Тебя дома почти не видно, — сказал он после паузы. Без упрёка, просто констатировал факт. Но в тишине за этим сквозила усталость. Не от неё, не от их отношений, а от вечной нехватки — от пустых вечеров и одиноких завтраков.
— Ты же понимаешь.
— Понимаю, — тишина снова повисла между ними. Но не молчаливая — густая, как смог перед грозой. В этом молчании слышались невысказанные вопросы, тревога, что-то неуловимо важное.
Таня ненавидела такие паузы. Они давили, будто кто-то медленно закручивал ей грудь в тиски. Их молчание всегда было громче любых слов.
Домой она вернулась далеко за полночь. В прихожей горел ночник — Влад всегда оставлял его, «чтобы не наткнулась на ботинки». В тусклом свете валялся один кроссовок — явно не её. На кухне — записка: «Ужин в духовке. Спи». Почерк нервный, словно писалось на бегу.
Она разогрела еду — заботливо прикрытую фольгой. Но есть не хотелось, будто все вкусы слились в серую массу. Открыла ноутбук, мельком глянула в отчёт и тут же захлопнула. Умывалась, намеренно не глядя в зеркало — отражение казалось чужим. Лёгкая, тихонько забралась в кровать. Он спал, отвернувшись. Между ними — пространство. Или просто ей так казалось?
Утро началось с пробки, сломанного каблука и забытого на столе пропуска. В метро рядом сидела женщина, которая в трубку жаловалась подруге:
— Явился под утро, от него перегаром несёт, а сам — ни слова. А я, дура, сижу, ж…
Таня вздрогнула. Будто услышала собственные мысли, только с чужого голоса. Та — терпела. А она? Жила с Владом в одной квартире, но будто в параллельных мирах.
В офисе никто и не заметил, что она пришла раньше. Не заметил бы и отчёта, если бы не требовалось «для галочки». Начальник хмыкнул: «Ну, ладно» — и уткнулся в экран. Всё по сценарию: бумаги, кивок, тишина. Даже благодарность звучала как формальность.
На кухне она заварила чай. Смотрела, как пакетик медленно тонет, окрашивая воду. И вдруг осознала: это единственное настоящее движение за весь день. Всё остальное — автоматизм. Делала, но словно не жила.
Вечером они ужинали молча. Ложки звенели, холодильник монотонно гудел. Влад смотрел не на неё, а куда-то в стол. Потом неожиданно спросил:
— Сегодня вечером свободна?
— Вроде да.
— Может, в кино?
Она кивнула. Не сразу. Внутри боролись усталость и странное желание — вырваться, почувствовать что-то, кроме офисных стен. Подошла, обняла его со спины. Он был тёплый. Настоящий.
— Прости, — прошептала. — Я пытаюсь удержать всё: работу, дом, нас… Чтобы не развалилось.
— Я знаю, — он обернулся. — Но мы ведь не склад охраняем. Жить нужно, а не выживать.
Она ничего не ответила, только прижалась к его плечу. И вдруг стало легче.
В кино взяли билеты на какую-то глупую комедию — подростки ржали, попкорн хрустел. А они просто сидели, держась за руки. В этом жесте было больше, чем в тысяче слов.
На улице пахло весной. Ветер гнал по тротуару фантики, фонари отражались в лужах. Где-то смеялись, кто-то целовался у перекрёстка. Влад рассказывал о друге детства, о случайной встрече, о пустяках. А Таня слушала и вдруг поняла: ей этого так не хватало. Простого. Обычного. Людского.
У подъезда она остановилась.
— Знаешь… У меня ведь всё почти хорошо. Почти, — тихо сказала она.
Он посмотрел внимательно. Без удивления.
— Давай сделаем, чтобы было по-настоящему. Не сразу. Но вместе.
Она кивнула. Впервые за долгое время внутри что-то разжалось. И захотелось не просто дожить до утра. А проснуться — и жить.
