Жизнь под каблуком тирана
Когда с мужем нас загнали в угол, пришлось перебраться к его отцу в маленький городок под Воронежем. Думали, ненадолго, но уже через пару месяцев я поняла — не выдержу и года под одной крышей с этим человеком. Чувствовала себя крепостной, а он — барин без жалости. Теперь, даже если нам будет нечего есть, обратно к свёкру я не вернусь. Отношения с ним убили во мне всякую надежду на мир.
Родители мужа развелись давно. Его растил отец, Василий Петрович, а мать ушла в новую семью и пропала из их жизни. Может, поэтому свёкр так презирал женщин. При первой встрече он показался мне просто угрюмым стариком, ворчуном, но не злодеем. Я пыталась найти с ним общий язык — ведь он один поднял моего мужа. Зря.
Своей квартиры у нас не было. Снимали угол в Воронеже, копили, но я забеременела, и все планы рухнули. Денег едва хватало, а роды уже скоро. Сжав зубы, мы попросились к Василию Петровичу. Уже через пару дней я пожалела об этом, будто внутренний голос шептал: «Сбеги, пока не поздно».
Никогда в жизни я не знала столько домашней каторги. Уборка, готовка, стирка — всё свалилось на меня, будто я не беременная, а дворовая девка. На восьмом месяце еле передвигалась — спина горела, живот тянул, но отдыхать мне не давали. Я ещё и на работе тянула смены, чтобы хоть немного заработать перед декретом, а дома ждали новые приказы.
— Что разлёгся, как барин? — орал Василий Петрович, если я осмеливалась присесть. — Беременность — не инвалидность! Никто за тебя тряпкой махать не станет!
И я, стиснув зубы, снова бралась за швабру, вылизывала каждый угол, мыла окна, чистила щёткой полы, где годами не ступала нога уборщицы. Свёкр не знал пощады. Он выискивал новые поводы для придирок, особенно когда мужа не было дома. Я пыталась задерживаться на улице, но это не спасало.
— Я с работы пришёл, а ужина нет! — вопил он, если котлеты не дымились на плите. — Полы в крошках, а она по подъездам шляется!
Его слова резали, как нож. Он унижал меня при любой возможности, а я молчала — муж и без того пахал на двух работах. Пыталась терпеть, думала: свыкнется. Но придирок только прибавлялось. То щи недосолены, то тарелки жирные, то постель криво заправлена. Порой его претензии были так нелепы, что я кусала губы, чтобы не рассмеяться. Полы мыла дважды в день, гладила даже его старые рубахи, будто я — его личная крепостная.
— С чего это я должен утюг в руки брать, если в доме баба есть? — орал он. — Если мой сын женился на лентяйке, пусть разводится!
Жизнь с Василием Петровичем открыла мне глаза: теперь я точно знала, почему его жена сбежала, едва родив сына. Вынести его — подвиг. Я начала уважать ту женщину, которая продержалась хоть сколько-то. Но однажды чаша переполнилась.
Я драила кастрюлю на кухне, когда свёкр зашёл и начал орать, что я «всё делаю через жопу». Его голос, полный гадливости, стал последней каплей. Я швырнула кастрюлю в раковину, вытерла руки и молча пошла собирать вещи. Лучше голодать, чем позволить этому чудовищу сожрать мои нервы и здоровье. Думала не только о себе — о ребёнке, которому не нужны эти крики и унижения.
— Вались куда хочешь! — орал он мне вслед, осыпая матом.
В этот момент вернулся Сергей. Увидев мои слёзы, едва не бросился на отца. Я успела увести его, и на следующий день мы сняли крохотную комнатушку. С тех пор Сергей с отцом не общается. Василий Петрович слал ему гневные смс, обвиняя, что сын «променял отца на первую встречную». После этого муж окончательно порвал с ним связь.
До сих пор не пойму, как у такого человека вырос добрый и чуткий сын. Может, свёкр озверел от одиночества или зависти, но разбираться не хочу. Мы больше не видимся, и я молюсь, чтобы так было всегда.
