Ох, слушай, как мы с мужем тогда попали… Жизнь загнала нас в угол, и пришлось перебраться к его отцу в маленький городок под Нижним Новгородом. Думали, временно, но уже через пару месяцев я поняла — не выдержу и года под одной крышей с этим человеком. Чувствовала себя как крепостная у злого барина. Теперь хоть голодать, но к свёкру я не вернусь. Его отношение убило во мне всякую надежду на мир.
Родители мужа давно разошлись. Его растил отец, Виктор Петрович, а мать создала новую семью и почти не появлялась в их жизни. Может, поэтому свёкр так презирал женщин. При первой встрече он показался мне просто угрюмым стариком, ворчливым, но не страшным. Я уважала его за то, что он один поднял сына, и пыталась наладить контакт. Зря.
Своего жилья у нас не было. Мы снимали угол в Нижнем, копили на квартиру, но я забеременела, и все планы рухнули. Денег едва хватало, а роды уже близко. Скрипя сердцем, попросились к Виктору Петровичу. Уже через пару дней я пожалела об этом, будто заранее чувствовала, во что превратится моя жизнь.
Никогда не думала, что домашних дел может быть столько. Уборка, готовка, стирка — все легло на меня, будто я не беременная, а бесплатная домработница. На восьмом месяце еле передвигалась, живот тянул, спина горела, но отдыхать не разрешалось. Я еще и на работе тянула, чтобы хоть немного заработать перед декретом, а дома меня ждал бесконечный список дел.
— Что расселась, как графиня? — орал Виктор Петрович, если я осмеливалась присесть. — Беременность — не хвороба! Никто за тебя полы мыть не будет!
И я, стиснув зубы, снова бралась за швабру, вытирала пыль, драила окна, вычищала углы, где, видимо, не убирались со времен СССР. Он не знал пощады. Придирался к каждой мелочи, выдумывал новые задания, пока я не валилась с ног. И всё это — только когда мужа не было дома. Я пыталась задержаться подольше на улице, но это не спасало.
— Я с работы пришел, а ужина нет! — кричал он, если еда не стояла на столе. — Полы грязные, крошки хрустят, а она гуляет!
Его слова резали, как нож. Он унижал меня при каждом удобном случае, а я молчала, не желая грузить мужа. Артём и так пахал на двух работах, чтобы нас прокормить. Я пыталась сама перетерпеть, надеясь, что свёкр смягчится. Но придирок только прибавлялось. То суп недосолен, то тарелка с разводами, то я не так заправила постель. Порой его претензии были так глупы, что хотелось смеяться сквозь слёзы. Я мыла полы дважды в день, гладила не только наши вещи, но и его рубашки, будто была его крепостной.
— Почему я должен утюг в руки брать, если в доме баба есть? — орал он. — Если мой сын женился на такой неумехе, пусть разводится! Лежит целыми днями, лентяйка!
Живя с Виктором Петровичем, я поняла, почему его жена сбежала, едва родив сына. Терпеть его было выше сил. Я начала восхищаться той женщиной: как она выдержала хоть пару лет? Но однажды и мое терпение лопнуло.
Я стояла на кухне, драила кастрюлю, когда он зашел и начал орать, что я «всё делаю не так». Его голос, полный ненависти, стал последней каплей. Я швырнула кастрюлю в раковину, вытерла руки и пошла собирать вещи. Лучше голодать, чем позволить этому тирану добить мои нервы. Я думала не только о себе, но и о ребёнке, которому не нужны скандалы.
— Вались куда хочешь! — орал он мне вслед, осыпая матом.
Тут как раз вернулся Артём. Увидев меня в слезах, едва сдержался, чтобы не броситься на отца. Я увела его, и на следующий день мы сняли крошечную комнату. С тех пор Артём с отцом не общается. Виктор Петрович слал ему злые сообщения, кричал, что сын «променял родную кровь на бабу». После этого Артём окончательно порвал с ним связь.
До сих пор не понимаю, как у такого человека вырос добрый и чуткий сын. Может, свёкр озлобился от одиночества или ревности, но разбираться в этом у меня нет ни сил, ни желания. Мы больше не видимся, и я молюсь, чтобы так и осталось.
