Холодным вечером
Анастасия разбирала вещи для Авито. Не от бедности — просто надоело таскать с собой груз воспоминаний. Каждая вещь цеплялась за душу, будто напоминая о людях, ушедших безвозвратно, о днях, растаявших, как зимний узор на стекле. О той самой себе, что осталась где-то там, в прошлом. Поношенный свитер с оленями, пальто с вытертыми рукавами, чугунная сковорода, подаренная матерью и пылившаяся без дела. Они заполняли шкафы, углы, саму жизнь.
Фотографировала их у окна — свет здесь был мягче, чем в других комнатах. Расправляла складки, иногда даже гладила, словно от этого зависело, обретут ли вещи новый дом или отправятся на помойку. Хотелось, чтобы кто-то, листая ленту, вдруг задержал взгляд и подумал: «Это именно то, что мне нужно».
Поздним вечером пришло сообщение. Короткое, без предисловий: «Свитер ещё в продаже?» Был уже одиннадцатый час. Будто отправитель долго колебался, прежде чем написать, будто это была его последняя попытка.
«Да, есть», — ответила Анастасия. Он попросил адрес и добавил: «Буду через полчаса». Никаких торгов, никаких лишних слов — просто: «Ждите».
Она едва успела убрать со стола тарелки. Когда раздался звонок домофона, пальцы ещё пахли чесноком. Вытерла руки о фартук, провела ладонью по волосам, накинула шаль и открыла дверь.
На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, в потёртой телогрейке и с усталыми глазами. Взгляд его не искал её лица, а цеплялся за что-то незримое — за тишину, за тепло, за то, что давно утрачено.
— Добрый вечер. За свитером пришёл. Тот, с оленями, коричневый.
— Проходите, сейчас принесу. Он в спаленке, — сказала она, отступая.
Он не переступил порог, будто боялся нарушить невидимую границу.
— У вас уютно. Тепло. У меня в квартире батареи ледяные. Всё собраться починить, да руки не доходят.
— Да, в этом году отопление подкачало, — кивнула она, уходя. — Я себе масляный обогреватель купила, без него никак.
Вернулась с двумя свитерами — коричневым и ещё одним, серым в полоску.
— Вот, примерите. Может, и этот возьмёте? Он мягкий, почти не ношеный.
Он натянул их поверх рубашки, молча разглядывая отражение в зеркале. Потом прошептал, будто говоря сам с собой:
— Жена всегда выбирала. Без неё… Всё не так. Всё чужое.
Анастасия молча поправила воротник, не задавая лишних вопросов.
— Какой берёте?
— Оба, если можно. Один мне, другой — соседу. У него беда — из-за проводки сгорела вся квартира. Семья пока у родни ютится. Вещи собираем по знакомым…
Она хотела сказать: «Берите даром», но он уже достал из кармана смятые купюры, будто чувствуя её порыв.
— Сколько с меня?
Цену она назвала вдвое меньше, чем в объявлении. Он отсчитал деньги, не глядя в глаза. Руки его были шершавыми, потрескавшимися — руки человека, который работает на морозе.
— Спасибо вам.
— Пусть согревают, — тихо ответила она.
Он кивнул, но не уходил. Стоял, смотря в пол, потом вдруг поднял глаза:
— Знаете… может, звучит глупо. Но у вас тут… как раньше. Пахнет хлебом. Будто дом настоящий. Будто… кто-то ждёт.
Анастасия замерла. И вдруг, неожиданно даже для себя, сказала:
— Чай будете? Только что заварила. С душицей. Крепкий.
Он помолчал, потом кивнул:
— Если с сахаром. И если не обременю.
Они сидели на кухне. Он говорил сбивчиво — про соседа, про работу в доках, про то, как искал тёплые вещи для детей, потому что зима уже стучалась в двери. Анастасия слушала и ловила себя на мысли, что забыла, каково это — разговаривать с кем-то, кто не торопится уходить. Кто не смотрит на часы, не перебивает. Кто просто… есть.
Доливала чай, подвигала варенье, задавала простые вопросы. Он отвечал, и в голосе его было недоумение, будто он отвык, что кому-то интересна его жизнь. Между их словами рождалась тишина — не неловкая, а тёплая, как пар над кружкой.
Через час он поднялся. Осторожно, будто боялся разбить хрупкое молчание. На прощание сказал:
— Спасибо. Не только за вещи. За… вот это всё.
Анастасия осталась одна. Допила чай, наблюдая, как на поверхности остывающей заварки образуется плёнка. Потом вернулась в комнату. На спинке кресла лежал третий свитер — тёмно-синий, самый старый. Он пах прошлым. Тем самым, где ещё были люди, умевшие слушать. Она прижала его к груди, провела ладонью по шерсти и убрала обратно в шкаф.
Продавать его она передумала.
*Иногда вещи — это не просто вещи. Они как двери. Одни стоит закрыть навсегда. Другие… лучше оставить приоткрытыми.*