Людмила Фёдоровна с самого рассвета хлопотала на кухне: шинковала овощи для салатов, варила борщ, отправляла в печь курицу с пряностями, начищала до блеска хрустальную вазу для цветов. Дважды сбегала в магазин — вернулась с пирожным и тяжёлыми сумками, столкнувшись у подъезда с соседкой.
— Ты чего, именины справляешь, Людка? — удивилась Вера Семёновна, старая приятельница, что не слезала с лавочки у парадной.
— Как же иначе, праздник ведь! Светочка приедет, моя кровинушка! — с сияющими глазами ответила Людмила Фёдоровна и, кряхтя, потащила покупки вверх по ступенькам.
— Ну-ну… — пробурчала Вера, оставаясь на месте. — Всё дрожит над этой своей Светкой. А та даже позвонить матери не удосужится… Эх!
Подруга давно ворчала, что Людмила слишком уж опекает взрослую дочь. Та пропадала неделями, а мать каждый день выглядывала в окно.
— Люд, ну серьёзно. Ты себе нервы мотаешь. Ныне старики — всем обуза. Надо бы её давно в узде держать, а не бегать с пирогами.
Но для Людмилы Фёдоровны это было не просто. Сердце — не краник. Света — единственная, ради кого она поднималась с постели, хоть и понимала, что ответной любви — всё меньше.
Когда Светлана наконец позвонила и сухо бросила: «Заеду вечерком» — сердце старушки застучало, как кузнечный молот. Она металась по квартире, перестилала постель, готовила ещё одно угощение… И вот — звонок.
На пороге стояла её дочь: высокая, худая, холодная, в тёмных очках и с маленькой собачонкой на поводке.
— Привет, мам, — равнодушно сказала Света.
— Здравствуй, родная! Заходи, умойся, я всё приготовила!
Людмила Фёдоровна засуетилась на кухне, звякая тарелками, спешно раскладывая еду. Светлана молча прошла за ней, оглядываясь с отрешённым видом.
— Садись, котлетки, салатик, пирожное — твоё любимое!
— Мам, я ненадолго. Уезжаю в другой город. Надолго. Ездить сюда мне и дорого, и неудобно, так что, видимо, лет пять не увидимся. А это — Феня. Бывший мой подарил, не знаю зачем. Таскать её с собой не хочу. Ты всё равно одна, пусть живёт у тебя. Ей два года. Не волнуйся, не шумная.
Людмила Фёдоровна застыла. Пирожное, котлеты, свежее бельё, молоко, варенье — всё это разом стало ненужным. Она смотрела на дочь, даже не снявшую очков.
— Ладно… — прошептала она.
— Спасибо, мам. Люблю. — Света чмокнула её в щёку, сунула поводок и скрылась за дверью.
Через несколько минут Людмила Фёдоровна стояла в прихожей с собачонкой на руках. Она никогда не любила зверей. Со своей больной спиной, маленькой пенсией и вечной усталостью — что ей теперь с этой ношей?
— Пойдём, Фенечка, к Вере Семёновне… Может, возьмёт тебя…
Но едва соседка открыла дверь, как ахнула:
— Ты с ума посходила, Людка? Мне ещё пса твоего кормить! Мебель испортит, блох напустит!
— Какие блохи… Светина же, она чистоплотная… Ну пожалуйста, Вер, у тебя в деревне опыт был…
— А у тебя — голова на плечах! Я тебя предупреждала: не лезь к ней. И что? Получила «сюрприз». Отнеси куда-нибудь — и делу конец.
Собака молчала, лишь смотрела на старушку тёмными глазами. В них читалось всё: и страх, и покорность, и… знакомую боль.
— Мы с тобой, видать, родственные души, — вздохнула Людмила Фёдоровна. — Тоже никому не нужны.
— Делай как знаешь, — буркнула Вера Семёновна. — Без меня.
С тех пор начались тяжкие дни. Феня требовала гулять по пять раз в сутки. Спина ныла, ноги подкашивались. Но пёс словно понимал — терпел, не скулил, не лаял. В дождь — сидел у порога. В зной — лежал тихо под кроватью. И постепенно Людмила Фёдоровна стала чувствовать себя… не так одиноко.
Даже когда Вера перестала с ней здороваться. Ну и что? Дружба кончилась, зато в доме появилась живая душа.
Прошёл год. Последний год жизни Людмилы Фёдоровны. Сердце не выдержало. Соседи нашли её на кухне, а собака всё это время не отходила от двери, не ела, не звенела ошейником.
Через неделю в квартиру влетела Светлана. Без предупреждения.
— Фу, какая вонь… — поморщилась она. Феня зарычала.
— Тихо! Хозяйки больше нет. Придётся тебя забрать. Квартиру продам — ты мне не нужна.
На кладбище Светлана подошла к свежей могиле.
— Спасибо за квартиру и за деньги. И Феню твою тут оставлю.
Бросив поводок, она ушла.
Пёсик подбежал к холмику, обнюхал траву и лёг рядом. Он знал — здесь его дом.
Прошло два дня. Феня не уходила. Не ела. Не вставала.
На третий день появилась Вера Семёновна. С полевыми цветами.
— Вот ты где, малыш… — сказала она, заметив собаку у могилы. — Ну что ж ты, Фёдоровна… Всё дочери отдала. А в итоге… лишь пёс тебя не забыл.
Она присела, погладила всклокоченную шерсть.
— Ладно. Пойдём, возьму тебя. Не могу больше. Если Людка смогла — и я справлюсь. Лишь бы человеком остаться.
С этими словами она подняла Феню на руки. Из-за туч выглянуло солнце. Впервые за долгие дни.
