Людмила Семёновна шла по переулкам провинциального городка под Тверью, направляясь за внучкой в школу. Лёгкая улыбка играла на её губах, а каблуки отбивали чёткий ритм по брусчатке, будто возвращая в те годы, когда жизнь казалась бескрайним полем надежд. Сегодняшний день стал для неё особенным — после долгих лет она наконец получила ключи от собственной однушки в новостройке. Почти три года строгой экономии: пенсию делила на части, продажа родовой избы в селе закрыла лишь половину стоимости, остальное добавила дочь Ирина. Людмила Семёновна, в семьдесят два оставшаяся вдовой, поклялась вернуть каждую копейку — молодым деньги нужнее, им растить восьмилетнюю Свету.
В школьном фойе её уже ждала внучка с бантами цвета пшеницы. Девочка вприпрыжку подбежала к бабушке, и они зашагали домой, обсуждая школьные новости. Светлана стала для Людмилы Семёновны тем лучиком, что согревал душу после переезда из родной деревни. Когда Ирина, родившая поздно, попросила помощи с ребёнком, бабушка без раздумий променяла привычный быт на тесную съёмную квартиру. Каждый день она встречала Свету после уроков, готовила обеды, а вечером возвращалась в свою крохотную «берлогу» — так она в шутку называла студию, оформленную на дочь. «Бумажная волокита», — отмахивалась старушка, не подозревая, что юридические тонкости обернутся ножом в спину.
— Бабуля, — внезапно остановилась Света, вцепляясь в её руку, — мама с папой решили отправить тебя в пансионат для пожилых.
Воздух словно вырвали из лёгких.
— Какой… пансионат? — прошептала женщина, ощущая ледяные пальцы, сжимающие горло.
— Там бабушки вяжут и смотрят сериалы. Мама сказала, что тебе будет весело, — каждое слово девочки падало тяжёлым камнем. — Они договорились с тётей из соцслужбы, но переезд будет, когда я перейду в пятый класс.
Сердце застучало, как молоток по наковальне.
— Я в санатории Перми отдыхала — там лучше, — заставила себя шутить Людмила Семёновна, пряча дрожь в голосе. — Ты только, родная, Ирине ни слова. Это наш секрет?
— Обещаю! — кивнула Света, прижимаясь к ней теплой щекой.
Вечером старушка прилегла на диван, пытаясь унять трясущиеся руки. Детская откровенность разбила хрустальную вазу её иллюзий. Через четыре месяца Людмила Семёновна, собрав узелок с пожитками, вернулась в родное село. Теперь снимает угол у дальней родственницы, копит на ветхий дом с печкой — лишь бы свой угол. Соседки по улице поддерживают, ночами приносят щи да пироги, но дыра в душе не зарастает.
«Надо было разговор затеять, всё прояснить», — судачат на лавочке у колодца. Но она лишь качает головой:
— Разве дитя соврёт? — глядит в потрескавшиеся стены, где фотография Ирины пылится в ящике. — Дочь даже смс не прислала. Значит, правда — стыдно.
Звонка она ждёт уже полгода. Иногда рука тянется к телефону, но останавливает горькая обида — та самая, что гложет по ночам, напоминая: её жертва стала ненужной гирей для тех, ради кого она жила. И лишь старый кот Васька, мурлыча у ног, отгоняет тишину, ставшую главной спутницей её осени.
