Вот как вспоминается эта история теперь, спустя годы… Мне, старой женщине, уже за семьдесят, и то, что стало с моей семьёй, причиняет невыносимую боль. Потому я и приняла тяжёлое, но единственно верное решение — больше не ездить по выходным к детям, не навещать своего внука Ваню. Хватит унижаться, будто я лишняя в их доме. Захотят меня видеть — сами найдут дорогу. Сердце рвётся на части, но нельзя терять последнее достоинство, даже если останешься одна.
Всю свою жизнь я отдавала семье. Вырастила сына, Дмитрия, вложила в него всё. Когда он женился на Наталье, радовалась — девушка толковая, рукодельница. А с рождением Вани, единственного внука, будто вторую молодость обрела. Каждую субботу я садилась на троллейбус, добиралась через весь город, чтобы провести с ним время. Приносила угощения, пекла его любимые ватрушки с творогом, читала былины. Ванюше шесть лет, весёлый, смышлёный мальчуган, а я думала — эти встречи нужны всем нам. Но время шло, и я стала замечать перемены.
Всё изменилось пару лет назад. Дмитрий с Натальей отдалились. Прихожу — а они будто сквозь меня смотрят: то в телефоне копаются, то за ноутбуком. “Мама, посиди с Ваней, у нас дела срочные”, — бросает Дмитрий, и я остаюсь с мальчиком, пока они заняты “важными” делами. Наталья даже самовар не поставит, говорит: “Лидия Петровна, у нас на кухне ваши булочки, кушайте на здоровье”. Мои-то булочки? Ведь я их для них пекла! Молчала, ссоры не хотела, но каждый раз — будто ножом по сердцу.
Последней каплей стал тот случай в прошлом месяце. Пришла как всегда, с полной сумкой гостинцев. Ваня обрадовался, кинулся обнимать, а Наталья глянула на меня и говорит: “Лидия Петровна, надо бы заранее предупреждать. Мы с Димой сегодня в ГУМ собрались”. То есть я уже в их планы не вхожу? Предложила взять Ваню с собой — не хотят лишать их прогулки. А Дима махнул рукой: “Да ладно, мам, посиди с ним, мы ненадолго”. Ненадолго? Вернулись лишь к вечеру, а я всё это время с внуком возилась, щи ему варила — в холодильнике хоть шаром покати. Когда они пришли, даже спасибо не сказали, только Наталья бросила: “Ой, вы ещё здесь? Мы думали, уже к себе ушли”.
Вернулась домой, а в душе пустота. Села в своё старенькое кресло, смотрю на фотографию, где мы с Ваней в снежки играем, и слёзы сами катятся. Почему так? Всю жизнь старалась быть хорошей матерью, бабушкой, а теперь будто прислуга. Вспоминаю, как раньше с Димой душа в душу жили, как он мне секреты свои доверял. А теперь даже не спросит, как самочувствие. Наталья хоть и не злая, но её равнодушие — как стужа зимняя. И поняла я — так больше нельзя.
Назавтра позвонила Дмитрию: “Дима, больше по выходным приходить не буду. Если захотите меня видеть или чтобы Ваня ко мне пришёл — милости прошу. Устала быть незваной гостьей”. Он растерялся: “Мама, да что ты? Приходи, Ванька тебя ждёт”. Ждёт? А ты, сынок, ждёшь? Спорить не стала, только повторила: “Дверь моего дома открыта, но навязываться не буду”. Наталья, узнав, лишь фыркнула: “Как знаете, Лидия Петровна”. И всё. Ни попытки понять, ни слова.
Теперь по выходным сижу в тишине. Не хватает Ваниного смеха, его расспросов, как он тянет меня за фартук: “Бабушка, расскажи про богатырей!” Но не могу же я добиваться внимания тех, кто меня не ценит. Годы уже не те, сердце пошаливает, ноги болят, а им и дела нет, что мне через весь город с котомками тащиться. Соседка, тётя Маруся, говорит: “Правильно, Лидушка. Пусть сами беспокоятся, а то обленились”. Но от этих слов легче не становится. Скучаю по внуку, по Диме, даже по Наталье, хоть она и холодная, как февральская метель.
Прошло уже две недели — никто не пришёл. Дмитрий звонил один раз, спрашивал, не передумала ли я. Ответила: “Адрес мой тебе известен”. Он что-то пробормотал про работу и трубку бросил. Ваня, говорят, спрашивает, почему бабушка не приходит, а Наталья отвечает: “Бабушка устала”. Устала? Да я ночами не сплю, вспоминая, как мы с внуком книжки читали! Но сдаваться не собираюсь. Заслуживаю я уважения, а не роли бесплатной домработницы. Если хотят быть семьёй — пусть докажут делом.
Иногда думаю — а может, я слишком строго поступила? Может, стоило потерпеть ради Вани? Но вспоминаю их безразличие — и вновь понимаю, что права. Не хочу быть той бабушкой, про которую вспоминают, лишь когда помощь нужна. Хочу быть родной, а не приходящей. Самовар мой всегда на столе, пироги в печи. Но теперь первый шаг — за ними. Буду ждать — сколько потребуется. Или… не буду. Ведь, может, пора и для себя пожить, как бы ни было горько…
