Из молодых лет, пока были живы бабушка и дедушка, казалось, что они – моя главная семья.
Почему я так думал?
Да потому что мама постоянно занималась вопросами трудоустройства для матерей, оставшихся без поддержки близких. Она была социальным работником. А папа… Папа в нашей семье был человеком искусства и постоянно искал себя в живописи, театре или ещё в чём-то, и постепенно растворился в необъятной человеческой жизни.
Мама меня любила. Но её любовь была какая-то взрывная, неожиданная. Раз в неделю она навещала нас с дедушкой и бабушкой, привозила еду и подарки, обнимала и целовала меня. Потом обедала, выпивала с дедушкой стопку водки, бурно обсуждала жизнь, и исчезала. Исчезала на неделю или даже дольше, если на работе случался аврал.
А мы с “родителями” продолжали жить тихо и размеренно, с бабушкиным огородом, дедушкиными прогулками в лес и их бесконечными “философскими беседами” о жизни.
Бабушка моя была величественной и, как я понимаю сейчас, – невероятно красивой. У неё были густые волосы, которые она каждую неделю после бани причёсывала своим старым расчёской, подаренной её мамой. Дедушка был высокий, сухой на вид, лицо его покрывалось множеством морщин, которые начинались на лбу и убегали под ворот рубашки, всегда свежей и гладко отутюженной благодаря бабушке.
Вообще, мужчины у нашей бабушки (то есть мы с дедом) всегда были “чикули”: вымытые, бритые (особенно я!), и всегда в чистом. Так нас называли все соседи. Потом, в школе, мне долго было непривычно говорить обычное слово “улица”, и я говорил его по-нашему.
Кого я любил больше? До сих пор не могу сказать, потому что они были для меня единством, пахнущим борщом и папиросами, молоком и потом, нашим двором и лесом.
Когда я утром открывал глаза, первое, что я видел, – это дедушкин скульптурный образ, склонившийся надо мной. Его губы, всегда сухие и горячие, шептали:
— Вставай, Колюшка. Бабушка уже пирожков с чесноком напекла. Да и ёжик в лесу ждёт нас, чтобы новые истории рассказывать.
Потом дедушка целовал меня вскользь, едва касаясь губами моей щеки, а я плаксиво говорил, не осознавая, как это счастливо:
— Не хочу ещё… Спать буду. Пирожки хочу не с чесноком, а с вареньем.
— Ну это мигом, — заверял дедушка, — бабушке переделаем заказ.
И крикнул в сторону кухни:
— Бабушка Марина, наш король пирожков с вареньем хочет!
Через мгновение в дверном проёме показывалось лицо бабушки, которая говорила:
— Да знаю я! И варенье уже готово, айда кушать!
Когда я умывался, они оба были рядом: бабушка держала полотенце с вышитым козлёнком, а дедушка забавно пытался вырвать его из её рук.
Потом мы с дедом садились за стол, а бабушка хлопотала вокруг, создавая уют.
Затем мы вставали из-за стола, и, скупо похвалив бабушку, шли во двор. Дед курил, а я сидел рядом и подражал ему.
— Ну как, Колюшка, готов жить на сегодня? — спрашивал дед.
— Ага… — степенно отвечал я.
Мы вставали с крыльца, плевали на окурок и спрашивали невидимую бабушку:
— Тебе, мать, ничё не надо? А то мы в лес пойдем.
— Идите уж, — отвечала она из дома.
Мы с дедушкой брали корзины, плетёные им: большую для него и маленькую для меня — шли в лес. Он рассказывал мне, почему у дятла красная голова, почему мама редко приезжает, почему ёжикам, когда их берёшь в руки, это не нравится, почему бабушка такая красивая, а дедушка… “не очень” (это он сам так говорил).
К обеду мы возвращались домой с трофеями: грибами или ягодами, и бабушка снова нас кормила. Я ложился спать, а дедушка сидел рядом. А когда я пробуждался, я видел перед собой огромную птицу с синими глазами, которая спрашивала: «Ты, Николай, хорошо ли сегодня себя вёл?»
Потом, уже пробудившись, я находил бабушку, подававшую молоко и свежий хлеб.
А потом мы с дедом чем-нибудь занимались во дворе или в доме, а бабушка шла в огород работать.
Мы понимали прекрасно: мужские дела – мужики делают, а бабьи – бабушка.
Сейчас я старше, чем были мои дедушка и бабушка тогда, и нахожусь в больнице после инфаркта. Думаю о том, как важно сохранить эти воспоминания.
