Когда мой муж работал на нефтяных платформах в Алгарве, я родила ребёнка и солгала, что он его сын, не осознавая, какие последствия это принесёт.
Тайна, которая скрывалась всю жизнь.
Ана, правда, что у тебя и Жоао нет детей? спросила соседка Граса, прислонившись к забору.
Сжав пустую ведёрку, я опустила взгляд.
Бог не захотел, прошептала я, стараясь звучать уверенно.
Мне не нравились такие разговоры. Каждый раз, когда в деревне начинали говорить о детях, меня сжимало внутри, словно мокрую ткань крутят. В нашем селении разговоры обычно вращались вокруг двух тем урожая и детей. Урожай в тот год был обильным, а вот о детях
Иногда по ночам я сидела на пороге старого дома, наблюдая, как садится солнце, и думала о муже. Жоао уже полтора года работал в Алгарве, добывая нефть, чтобы нам хватало не только картошки с грядки. Когда он уходил, я целовала его щетинчатые щеки и шептала:
Побыстрее возвращайся.
Он отвечал своей кривой улыбкой:
Конечно, Аниша. Не заметишь даже моей отлучки.
Но время текло мучительно медленно. В тридцать лет я чувствовала тяжесть мира на себе, особенно когда соседские дети бегали и играли рядом. Мария справа только что родила третьего ребёнка, Тереза слева ждала двойню. А я я лишь ухаживала за своими маргаритками, делая вид, что им хватает.
Мы с Жоао пытались завести ребёнка годами, но судьба распорядилась иначе.
В ту ночь разразилась буря. Дождь бил по крыше так сильно, будто хотел её пробить. Я проснулась от странных звуков. Сначала подумала, что это наш кот, но затем услышала пронзительный детский плач.
Открыв дверь, я замерла.
У порога в мокром кусочке ткани дрожал младенец.
Боже мой выдохнула я, взяв ребёнка на руки.
Это был новорождённый мальчик, не старше трёхчетырёх месяцев. Его лицо было покрыто краснотой от плача, глаза сужены, кулачки сжаты. Рядом лежала старая плюшевая медвежонка, промокшая от дождя.
Я прижала его к груди, чувствуя, как в моём сердце бешено бьётся.
Не плачь, малыш, успокойся прошептала я.
Утром я бросилась к доктору Николаю, нашему врачу, который знал о наших проблемах с зачатием.
Ана, ты уверена, что хочешь так поступить? спросил он, качая головой, не осуждая, а лишь с понимающим взглядом.
Николай, помоги оформить документы Чтобы все думали, что он наш сын. Жоао никогда не узнает, он так далеко
А совесть?
Совесть уже не даёт мне покоя без ребёнка, ответила я горько.
Пять месяцев пролетели, как один миг.
Малыша, которого я назвала Мигелем, быстро росло. Он ползал, переворачивался, улыбался. При улыбке появлялась ямочка на правой щеке.
Я ждала Жоао, готовилась к его возвращению, как к главному событию в жизни. Глубоко убиралась, готовила его любимый квашеный суп и вешала новые шторы.
Когда я услышала его голос во дворе, ноги чуть не подмокли.
Аниша!
Он вошёл в дом загорелый, худой, но всё тот же.
А кто у нас тут? остановился у кроватки, глядя на Мигеля.
Мальчик открыл глаза и широко улыбнулся, показывая ямочку.
Жоао Это наш сын, произнесла я, пытаясь сдержать дрожащий голос. Я узнала о беременности, когда ты уже уехал. Но ребёнок появился преждевременно Прости, что не сказала сразу. Я боялась.
Жоао молчал долго, потом вдруг улыбнулся.
Наш сын?.. Аниша он обнял меня и закружил по комнате.
Мигель разразился смехом, наблюдая за нами, а я не смогла сдержать слёз не знала, радость это или страх.
Годы шли.
Жоао нашёл работу в местной лесопилке, чтобы больше не уезжать. Он обожал сына. Вместе они делали скворечники, чинили старый мотоцикл и ходили на рыбалку.
Но чем старше становился Мигель, тем чаще Жоао смотрел на него с тревогой.
Это особенно проявилось, когда мальчику исполнилось двенадцать.
Аниша, задумчиво сказал он за ужином, глядя на сына. Почему он такой смуглый? Наша семья всегда была светлокожей
Чашка задрожала в моих руках.
Возможно, он унаследовал от дяди Педро. Помнишь моего двоюродного брата?
Ах может быть, кивнул Жоао, но с тех пор он стал пристальнее наблюдать за Мигелем.
Страх во мне только рос.
Когда Мигелю исполнилось пятнадцать, он тяжело заболел. Три дня с высокой температурой. Жоао хотел отвезти его в лисбургскую больницу, но врач отказался путь мог быть опасным.
Я не отлучилась ни на минуту от сына.
В голове крутилось ужасное: а если потребуется переливание крови? Что, если врачи начнут спрашивать о наследственных болезнях?
Но всё обернулось благополучно. На четвёртый день Мигель открыл глаза и попросил воды.
Тогда я осознала не важно, чья кровь в его венах. Я действительно его мать.
Когда сыну стало двадцать пять, я больше не могла хранить тайну.
За семейным ужином, со сотрясёнными руками, я решилась говорить.
Мне нужно вам коечто сказать
Все замерли.
В одну бурную ночи, двадцать пять лет назад каждое слово давилось. Я нашла ребёнка у порога нашего дома.
Я рассказала всё.
Жоао вскочил так резко, что стул упал.
Двадцать пять лет пробормотал он. Двадцать пять лет ты мне врал?!
Он вышел.
А Мигель
Мама, неожиданно произнёс он. Какая разница, как ты попала в наш дом? Ты моя мать. Всегда была.
Я разразилась слезами.
Жоао вернулся ночью.
Он сел рядом со мной на лестнице и долго молчал.
Помнишь, как он чуть не утонул в двенадцать? Как он всегда получал хорошие оценки? Как мы отправили его в армию?
Я кивнула.
Может, не важно, откуда он пришёл. Главное, что он наш.
Я снова плакала.
На следующее утро жизнь продолжилась уже без тайн. Ведь кровь не делает семью. Семью создаёт любовь.
